Ров вознесенский анализ. Ты куда ведешь, ров? Скупой рыцарь НТР

01.11.2019

Поэт Андрей Вознесенский умер 1 июня 2010 года. Не берусь что-либо добавить к тому, что о нем написано. Просто напомню, что именно благодаря Вознесенскому (а точнее — его крымским друзьям вначале, а затем уже его поэме «Ров») на 10-м километре Феодосийского шоссе появился скромный, но выразительный обелиск в виде черного крыла. Страшная судьба объединила евреев, крымчаков, крымских цыган и красноармейцев всех советских национальностей. Их растреливали. По немецкой привычке к экономии — в противотанковом рву.

А спустя много лет уже из брежневской доктрины «Экономика должна быть экономной» разнообразные отпрыски великой братской семьи советских народов выдергивали плоскогубцами из черепов в разрытом рву золотые коронки.

Вознесенский классик уже только потому, что черная археология, «копатели» из Крыма не исчезли. Не исчезает из Крыма, Украины, России и разнообразных «свободных» государств рядом с нами дух нацизма, ксенофобии и «справедливости».

Не берусь судить о художественных достоинствах поэзии. Только в рамках моей специальности рекомендую всем гидам на маршрутах от Симферополя на восток, к Белогорску, Старому Крыму, Феодосии и Керчи показывать обелиск с черным крылом и цитировать поэму «Ров».

АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ

ДУХОВНЫЙ ПРОЦЕСС

ПОСЛЕСЛОВИЕ

7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Федорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть. Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей. «Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шел противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемета. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь. Да, еще вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжелая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное. Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе»… Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров». Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но все не шла из ума.

Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «…У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула». Вылезаем. Василий Федорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. «Запечатлимся?» Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе несся поток «МАЗов» и «Жигулей». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище.

Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперек от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе. И вдруг - что это?! На пути среди зеленого поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра еще. За ним - другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Черные, как задымленные, черепа. «Опять роют, сволочи!» - Василий Федорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне - а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. «Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетенной косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то еще надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный прием, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов. Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то.

Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около нее медная прозеленевшая гильза. «Немецкая», - говорит Василий Федорович. Кто-то ее поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья - коричнево-темные от долгих подземных лет - словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт - около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата - значит, сегодня придут докапывать?! В ужасе глядим друг на друга, все не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар.

Причем даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: «Кто-то опять там золотишко роет?» Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: «Копать запрещается - кабель». Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребенных. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают. А эпидемия духовная?

Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребенных, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим - что, что делать? Может. газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что - но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведешь, ров?

ВСТУПЛЕНИЕ

Обращаюсь к читательским черепам:

неужели наш разум себя исчерпал?

Мы над степью стоим.

По шоссе пылит Крым.

Вздрогнул череп под скальпом моим.

Рядом - черный,

как гриб-дымовик, закопчен.

Он усмешку собрал в кулачок.

Я почувствовал

некую тайную связь -

будто я в разговор подключен -

что тянулась от нас

к аппаратам без глаз,

как беспроволочный телефон.

- …Марья Львовна, алло!

Мама, нас занесло…

Снова бури, помехи космич

Отлегло, Александр? - Плохо, Федор Кузьмич…

Прямо хичкоковский кич…

Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.

Разразится оттуда война.

Не порежьте лопатой

духовных грибниц!

Повылазит страшней, чем чума.

Симферопольский не прекратился процесс.

Связь распалась времен?

Психиатра - в зал!

Как предотвратить бездуховный процесс,

что условно я «алчью» назвал?!

Какой, к черту, поэт ты, «народа глас»?

Что разинул свой каравай?

На глазах у двенадцати тысяч пар глаз

сделай что-нибудь, а не болтай!

Не спасет старшина.

Посмотри, страна, -

сыну мать кричит из траншей.

Окружающая среда страшна,

экология духа - страшней.

Я куда бы ни шел,

что бы я ни читал, -

все иду в симферопольский ров.

И, чернея, плывут черепа, черепа,

как затмение белых умов.

И когда я выйду на Лужники,

то теперь уже каждый раз

я увижу требующие зрачки

двенадцати тысяч пар глаз.

Не тащи меня, рок,

в симферопольский ров.

Степь. Двенадцатитысячный взгляд.

Чу, лопаты стучат

благодарных внучат.

Геноцид заложил этот клад.

Задержите лопату!

Мы были людьми.

На, возьми! Я пронес бриллиант.

Ты, папаша, не надо

костями трясти.

Сдай заначку и снова приляг.

Хорошо людям первыми

радость открыть.

Не дай бог первым вам увидать

эту свежую яму,

где череп открыт.

Валя! Это была твоя мать.

Это быль, это быль,

это быль, это быль,

золотая и костная пыль.

Со скелета браслетку снимал нетопырь,

а другой, за рулем, торопил.

….
«Немецко-фашистскими захватчиками на 10-м км были расстреляны мирные жители преимущественно еврейской национальности, крымчаки, русские», - читаем мы в архивных материалах. Потом в этом же рву казнили партизан. Это глубины священно-исторические. А нажива на прошлом, когда кощунственно сотрясают священные тени? Боян, Сковорода, Шевченко учили бескорыстию. Не голод, не нужда вели к преступлению. Почему в вечных, страшных и святых днях Ленинградской блокады именно голод и страдание высветили обостренную нравственность и бескорыстный стоицизм? Почему ныне служащий морга, выдавая потрясенной семье тело бабушки и матери, спокойно предлагает: «Пересчитайте у покойницы количество зубов ценного металла», не смущаясь ужасом сказанного? «Меняется психология, - говорит мне, щурясь по-чеховски, думающий адвокат, - ранее убивали попросту в «аффекте топора». Недавно случай был: сын и мать сговорились убить отца-тирана. Сынок-умелец подсоединил ток от розетки к койке отца. Когда отец, пьяный, как обычно, на ощупь лежа искал розетку, тут его и ударило. Правда, техника оказалась слаба, пришлось добивать». Только двое из наших героев были ранее судимы, и то лишь за членовредительство. Значит, они были как все? В ресторанах они расплачивались золотом, значит, вокруг все знали? Чья вина здесь? Откуда выкатились, блеснув ребрышками пробы, эти золотые червонцы, дутые кольца, обольстительные дукаты - из тьмы веков, из нашей жизни, из сладостного Средиземноморья, из глуби инстинкта? Кому принадлежат они, эти жетоны соблазна, - мастеру из Микен, недрам степи или будущей ларешнице?

Кто потерпевший? Кому принадлежат подземные драгоценности, чьи они? Мы стоим на 10-м километре. Ничья трава свежеет вокруг. Где-то далеко к северу тянутся ничьи луга, ничьи рощи разоряются, над ничьими реками и озерами измываются недостойные людишки? Чьи они? Чьи мы с вами?

Я ночью проснулся. Мне кто-то сказал:

«Мертвое море - священный Байкал».

Я на себе почувствовал взор,

Будто я моря убийца и вор.

Слышу - не спит иркутянин во мгле.

Курит. И предок проснулся в земле.

Когда ты болеешь, все мы больны.

Байкал, ты - хрустальная печень страны!

«Байкал - заповедная совесть страны».

Плыл я на лодке краем Байкала.

Вечер посвечивал вполнакала.

Ну, неужели наука солгала

над запрокинутым взором Байкала?

И неужели мы будем в истории -

«Эти, Байкал загубили которые»?

полный текст поэмы Андрея Вознесенского «Ров» http://er3ed.qrz.ru/voznesensky-row.htm

Крымчаки — небольшая часть крымского населения, сформировавшаяся в немногочисленную народность в средневековый период крымской истории. Во времена Крымского ханства общины крымчаков проживали в Карасубазаре и Кафе.

В XIX в. основными занятиями крымчаков были ремесла, связанные с кожевенным производством. Среди них отмечают производства кож и сафьянов, различной обуви, седельное и шорное дело, изготовление шапок.

Разговорным языком крымчаков до середины прошлого столетия был крымчакский язык – чагатай. В годы Великой отечественной войны фашистами было уничтожено более 80% крымчаков. В настоящее время в Крыму проживает 204 крымчака.

Вечный сон Александра Ткаченко

Александр Люсый

Мы были с Сашей Ткаченко земляками, не один десяток лет прожили в Симферополе, а с недавних пор стали культурологами. Обычно отмечающий выход каждой из более десятка своих книг стихов и прозы многолюдными презентациями, он особо не афишировал, что в прошлом году защитил в Российском институте культурологии диссертацию «Культура защиты прав человека в правовой культуре постсоветской России (на материале дела военного журналиста Григория Пасько)».

Возможно, если генеральному директору русского ПЕН-Центра расширять свою деятельность и на научную сферу, логичнее было бы, чтобы это была политология. Однако поэт (Андрей Вознесенский любил публично называть его «мустангом» и именно с ним в течение десятка лет устраивал в Крыму совместные поэтические вечера) и прозаик, которого за его правозащитную деятельность также можно назвать и политиком, все же пошел именно в культурологи. Думаю, следующую, докторскую, диссертацию он вполне мог бы посвятить стратегии творческого поведения (как в России советской, так и послесоветской).

Несколько дней назад в библиотеке-фонде «Русское зарубежье» состоялась презентация последней книги Александра Ткаченко, «Осень крымчака», посвященной исчезающему народу. Некоторые из выступающих и самого слова такого раньше не знали — крымчаки. Но почти все старались обыграть тему поэзии и футбола. Ткаченко в прошлом был футболистом, выступал не только за симферопольскую «Таврию», но также за «Зенит» и «Локомотив». И лишь теперь я понял происхождение особой ткаченковской стратегии гласности.

Почти под занавес этого вечера в зале появился Андрей Вознесенский, написавший в 1986 году поэму «Ров». Тогда именно он забил точный поэтический «гол» — с точной подачи Ткаченко. Выход этой поэмы стал большим общественным событием. Был поставлен заслон гробокопателям, добывавшим золото и другие драгоценные вещи из захоронения 12 тысяч мирных жителей, расстрелянных во время войны фашистами неподалеку от Симферополя, и появился памятник жертвам. Во рву оказались не только евреи и крымчаки, но именно для последних, учитывая и тогдашнюю их малочисленность, это стало практически полным уничтожением. Поднимать такую тему в тогдашних условиях лучше было из центра, вот Ткаченко и послал туда «передачу».

Но в случае со «Сном крымчака» он сам прошел все поле, «сделал игру» и забил самостоятельный красивый гол. Это не научное исследование, здесь повести, притчи, новеллы. Получилась художественная «энциклопедия» жизни и смерти, умирания и воскрешения древнего народа с трагической судьбой, украшенная старинными фотографиями. Так Ткаченко (по отцу, командиру партизанского отряда в Крыму, украинец, по матери — крымчак) стал большим национальным героем маленького народа.

Интернет пестрит сообщениями о внезапной для всех смерти Александра Ткаченко. Возникают и неточности. На «Полит.ру» его первая прозаическая книга названа «Футбол». На самом деле — «Футболь» (с мягким знаком на конце — и репродукцией собственной картины на обложке, с футболистом-распятием).

источник http://www.russ.ru/pole/Vechnyj-son-Aleksandra-Tkachenko

"Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди" Андрей Вознесенский. Поэма «Ров»

10-й километр шоссе Симферополь - Феодосия. Те самые «засыпанные окопы, в которых похоронены евреи»

7 апреля 1986 года мы с приятелями ехали от Симферополя по Феодосийскому шоссе. Часы на щитке таксиста показывали 10 утра. Сам таксист Василий Фёдорович Лесных, лет этак шестидесяти, обветренно румяный, грузный, с синими, выцветшими от виденного глазами, вновь и вновь повторял свою тягостную повесть.

Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей.

«Ну мы, пацаны, мне лет десять тогда было, бегали смотреть, как расстреливали. Привозили их в крытых машинах. Раздевали до исподнего. От шоссе шёл противотанковый ров. Так вот, надо рвом их и били из пулемёта. Кричали они все страшно - над степью стон стоял. Был декабрь. Все снимали галоши. Несколько тыщ галош лежало. Мимо по шоссе ехали телеги. Солдаты не стеснялись. Солдаты все пьяные были. Заметив нас, дали по нам очередь.

Да, ещё вспомнил - столик стоял, где паспорта отбирали. Вся степь была усеяна паспортами. Многих закапывали полуживыми. Земля дышала. Потом мы нашли в степи коробочку из-под гуталина. Тяжёлая. В ней золотая цепочка была и две монеты. Значит, все сбережения семьи. Люди с собой несли самое ценное.

Потом я слышал, кто вскрывал это захоронение, золотишко откапывал. В прошлом году их судили. Ну об этом уже вы в курсе»…

Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров».

Я расспрашивал свидетелей. Оказавшиеся знакомые показывали мне архивные документы. Поэма окончилась, но всё не шла из ума. Снова и снова тянуло на место гибели. Хотя что там увидишь? Лишь заросшие километры степи. «…У меня сосед есть, Валя Переходник. Он, может, один из всех и спасся. Его мать по пути из машины вытолкнула».

Вылезаем. Василий Фёдорович заметно волнуется. Убогий, когда-то оштукатуренный столп с надписью о жертвах оккупантов осел, весь в трещинах, говорит скорее о забвении, чем о памяти. «Запечатлимся?» Приятель расстегнул фотоаппарат. Мимо по шоссе нёсся поток «МАЗов» и «Жигулей». К горизонту шли изумрудные всходы пшеницы. Слева на взгорье идиллически ютилось крохотное сельское кладбище. Ров давно был выровнен и зеленел, но угадывались его очертания, шедшие поперёк от шоссе километра на полтора. Белели застенчивые ветки зацветшего терновника. Чернели редкие деревца акаций. Мы, разомлев от солнца, медленно брели от шоссе.

И вдруг - что это?! На пути среди зелёного поля чернеет квадрат свежевырытого колодца; земля сыра ещё. За ним - другой. Вокруг груды закопанных костей, истлевшая одежда. Чёрные, как задымленные, черепа. «Опять роют, сволочи!» - Василий Фёдорович осел весь. Это было не в кинохронике, не в рассказах свидетелей, не в кошмарном сне - а здесь, рядом. Вот только что откопано. Череп, за ним другой. Два крохотных, детских. А вот расколотый на черепки взрослый. «Это они коронки золотые плоскогубцами выдирают». Сморщенный женский сапожок. Боже мой, волосы, скальп, детские рыжие волосы с заплетённой косичкой! Как их туго заплетали, верно, на что-то ещё надеясь, утром перед расстрелом!.. Какие сволочи! Это не литературный приём, не вымышленные герои, не страницы уголовной хроники, это мы, рядом с несущимся шоссе, стоим перед грудой человеческих черепов.

Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди. Кошмар какой-то. Сволочи копали этой ночью. Рядом валяется обломленная сигаретка с фильтром. Не отсырела даже. Около неё медная прозеленевшая гильза. «Немецкая», - говорит Василий Фёдорович. Кто-то её поднимает, но сразу бросает, подумав об опасности инфекции. Черепа лежали грудой, эти загадки мирозданья - коричнево-тёмные от долгих подземных лет - словно огромные грибы-дымовики. Глубина профессионально вырытых шахт - около двух человеческих ростов, у одной внизу отходит штрек. На дне второй лежит припрятанная, присыпанная совковая лопата - значит, сегодня придут докапывать?!

В ужасе глядим друг на друга, всё не веря, как в страшном сне это. До чего должен дойти человек, как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах, рядом с живой дорогой, чтобы крошить череп и клещами выдирать коронки при свете фар. Причём даже почти не скрываясь, оставив все следы на виду, демонстративно как-то, с вызовом. А люди, спокойно мчавшиеся по шоссе, наверное, подшучивали: «Кто-то опять там золотишко роет?»

Да все с ума посходили, что ли?! Рядом с нами воткнут на колышке жестяной плакат: «Копать запрещается - кабель». Кабель нельзя, а людей можно? Значит, даже судебный процесс не приостановил сознания этой сволочи, и, как потом мне рассказывали, на процессе говорили лишь о преступниках, не о судьбе самих погребённых. А куда глядит эпидстанция? Из этих колодцев может полезть любая зараза, эпидемия может сгубить край. По степи дети бегают.

А эпидемия духовная? Не могилы они обворовывают, не в жалких золотых граммах презренного металла дело, а души они обворовывают, души погребённых, свои, ваши! Милиция носится по шоссе за водителями и рублишками, а сюда и не заглянет. Хоть бы пост поставили. Один на 12 тысяч. Память людей священна. Почему не подумать не только о юридической, но и о духовной защите захоронения? Кликните клич, и лучшие скульпторы поставят стелу или мраморную стенку. Чтобы людей священный трепет пробрал. 12 тысяч достойны этого. Мы, четверо, стоим на десятом километре. Нам стыдно, невпопад говорим - что, что делать? Может. газон на месте разбить, плитой перекрыть и бордюр поставить? Да и об именах не мешало бы вспомнить. Не знаем что - но что-то надо сделать, и немедленно. Так я вновь столкнулся с ожившим прошлогодним делом № 1586. Ты куда ведёшь, ров?

Ты куда ведёшь, ров?
Убивали их в декабре 1941 года. Симферопольская акция - одна из запланированных и проведённых рейхом. Ты куда ведёшь, ров, куда? В дело № 1586. «…систематически похищали ювелирные изделия из захоронения на 10-м километре. В ночь на 21 июня 1984 года, пренебрегая нормами морали, из указанной могилы похитили золотой корпус карманных часов весом 35,02 гр. из расчёта 27 рублей 30 коп. за гр., золотой браслет 30 гр. стоимость 810 руб. - всего на 3325 руб. 68 коп. …13 июля похитили золотые коронки и мосты общей стоимостью 21925 руб., золотое кольцо 900-й пробы с бриллиантом стоимостью 314 руб. 14 коп., четыре цепочки на сумму 1360 руб., золотой дукат иностранной чеканки стоимостью 609 руб. 65 коп., 89 монет царской чеканки стоимостью 400 руб. каждая»… (т.2 л. д. 65 - 70). Кто был в деле? Врач московского института АН, водитель «Межколхозстроя», рабочий, подсобный рабочий, работник кинотеатра. Русские, азербайджанец, украинец, армянин. Возраст 28 - 50 лет. Отвечали суду, поблёскивая золотыми коронками. Двое имели полный рот «красного золота». Сроки они получили небольшие, пострадали больше те, кто перепродавал.
Подтверждено, что получили они как минимум 68 тысяч рублей дохода. Одного спросили: «Как вы себя чувствовали, роя?» Ответил: «А как бы вы чувствовали себя, вынимая золотой мост, повреждённый пулей? Или вытащив детский ботиночек с остатком кости?» Они с трудом добились, чтобы скупка приняла этот бракованный товар.

Вопроса «преступить - не преступить» у них не было. Не найти в них и инфернального шика шалостей Геллы и Бегемота. Всё было чётко. Работенка доставалась тяжёлая, ибо в основном лежали люди небогатые, так что промышляли больше коронками и бюгелями. Бранились, что металл скверной пробы. Ворчали, что тела сброшены беспорядочной грудой, трудно работать. Один работал в яме - двое вверху принимали и разбивали черепа, вырывали плоскогубцами зубы, - «очищали от грязи и остатков зубов», возили сдавать в симферопольскую скупку «Коралл» и севастопольскую «Янтарь», скучно торгуясь с оценщицей Гайда, конечно, смекнувшей, что «коронки и мосты долгое время находились в земле». Работали в резиновых перчатках - боялись инфекции. Коллектив был дружный. Крепили семью. «Свидетель Нюхалова показала, что муж её периодически отсутствовал дома, объяснял это тем, что работает маляром-высотником, и регулярно приносил зарплату». Духовные процессы научно-технического века породили «новый роман», «новое кино» и психологию «нового вора». По аналогии с массовым «поп-артом» и декадентским «арт-нуово» можно разделить сегодняшнюю алчь на «поп-алчь» и «алчь-нуово». Первая попримитивнее, она работает как бы на первородном инстинкте, калымит, тянет трояк в таксопарке у таксиста, обвешивает. Вторая - сложнее, она имеет философию, сочетается с честолюбием и инстинктом власти. Но какой пробой измерить чудовищность такого нового жанра, как обворовывание душ? В первый день процесса, говорят, зал был заполнен пытливыми личностями, внимающими координатам захоронения. На второй день зал опустел - кинулись реализовывать полученные сведения. Лопаты, штыковые и совковые, прятали на соседствующем сельском кладбище. Копали при свете фар. С летнего неба, срываясь, падали зарницы, будто искры иных лопат, работающих за горизонтом. Ты куда ведёшь, ров?

Куда ведёт цепная реакция симферопольского преступления, зацепленного с людской Памятью, связью времён, понятиями свободы и нравственности? Повторяю, это процесс не уголовный - духовный процесс. Не в шести могильных червях дело. Почему они плодятся, эти новорылы? В чём причина этой бездуховности, отрыва от корней, почему сегодня сын выселяет мать из жилплощади? Или это разрыв кровной родовой связи во имя отношений машинных? Почему, как в Грузии, ежегодно не отмечаем День поминовения павших? Память не закопать.
«Немецко-фашистскими захватчиками на 10-м км были расстреляны мирные жители преимущественно еврейской национальности, крымчаки, русские», - читаем мы в архивных материалах. Потом в этом же рву казнили партизан. Это глубины священно-исторические. А нажива на прошлом, когда кощунственно сотрясают священные тени? Боян, Сковорода, Шевченко учили бескорыстию. Не голод, не нужда вели к преступлению. Почему в вечных, страшных и святых днях Ленинградской блокады именно голод и страдание высветили обострённую нравственность и бескорыстный стоицизм? Почему ныне служащий морга, выдавая потрясённой семье тело бабушки и матери, спокойно предлагает: «Пересчитайте у покойницы количество зубов ценного металла», не смущаясь ужасом сказанного? «Меняется психология, - говорит мне, щурясь по-чеховски, думающий адвокат, - ранее убивали попросту в «аффекте топора». Недавно случай был: сын и мать сговорились убить отца-тирана. Сынок-умелец подсоединил ток от розетки к койке отца. Когда отец, пьяный, как обычно, на ощупь лежа искал розетку, тут его и ударило. Правда, техника оказалась слаба, пришлось добивать». Только двое из наших героев были ранее судимы, и то лишь за членовредительство. Значит, они были как все? В ресторанах они расплачивались золотом, значит, вокруг все знали? Чья вина здесь? Откуда выкатились, блеснув рёбрышками пробы, эти золотые червонцы, дутые кольца, обольстительные дукаты - из тьмы веков, из нашей жизни, из сладостного Средиземноморья, из глуби инстинкта? Кому принадлежат они, эти жетоны соблазна, - мастеру из Микен, недрам степи или будущей ларёшнице? Кто потерпевший? Кому принадлежат подземные драгоценности, чьи они? Мы стоим на 10-м километре. Ничья трава свежеет вокруг. Где-то далеко к северу тянутся ничьи луга, ничьи рощи разоряются, над ничьими реками и озёрами измываются недостойные людишки? Чьи они? Чьи мы с вами?

Обращаюсь к читательским черепам:
неужели наш разум себя исчерпал?
Мы над степью стоим.
По шоссе пылит Крым.
Вздрогнул череп под скальпом моим.
Рядом - чёрный,
как гриб-дымовик, закопчён.
Он усмешку собрал в кулачок.
Я почувствовал
некую тайную связь -
будто я в разговор подключён -
что тянулась от нас
к аппаратам без глаз,
как беспроволочный телефон.
- …Марья Львовна, алло!
- Мама, нас занесло…
- Снова бури, помехи космич…
- Отлегло, Александр?
- Плохо, Фёдор Кузьмич…
- Прямо хичкоковский кич…
Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц.
Разразится оттуда война.
Не порежьте лопатой
духовных грибниц!
Повылазит страшней, чем чума.
Симферопольский не прекратился процесс.
Связь распалась времён?
Психиатра - в зал!
Как предотвратить бездуховный процесс,
что условно я «алчью» назвал?!
Какой, к чёрту, поэт ты, «народа глас»?
Что разинул свой каравай?
На глазах у двенадцати тысяч пар глаз
сделай что-нибудь, а не болтай!
Не спасёт старшина.
Посмотри, страна, -
сыну мать кричит из траншей.
Окружающая среда страшна,
экология духа - страшней.
Я куда бы ни шёл,
что бы я ни читал, -
всё иду в симферопольский ров.
И, чернея, плывут черепа, черепа,
как затмение белых умов.
И когда я выйду на Лужники,
то теперь уже каждый раз
я увижу требующие зрачки
двенадцати тысяч пар глаз.
http://er3ed.qrz.ru/voznesensky-row.htm
Андрей Вознесенский. Поэма «Ров» читать http://er3ed.qrz.ru/voznesensky-row.htm
Симферополь, зима 1941 - 42. Ров. Симферополь. Лето 1942.Дневник Хрисанфа Лашкевича (фиксация событий именно тогда, когда они и происходили). Читать

"Это не злодеи древности сделали, а нынешние люди" Андрей Вознесенский. Поэма «Ров»

10-й километр шоссе Симферополь - Феодосия. Те самые «засыпанные окопы, в которых похоронены евреи»

Здесь, под городом, на 10-м километре, во время войны было расстреляно 12 тысяч мирных жителей.

Я не только знал, но и написал поэму под названием «Алчь» об этом. Подспудно шло другое название: «Ров».

«Ты куда ведешь, ров?»

Анализ поэмы А. Вознесенского «Ров».

Цели урока:

познакомить обучающихся с творчеством А. Вознесенского и его поэмой «Ров»;

анализируя проблематику поэмы, подвести обучающихся к тревожной мысли: нравственная деградация общества грозит гибелью цивилизации и духовности.

Люди торопятся жить, потому что время, отпущенное человеку судьбой, промелькнет в одно мгновение. Век, в котором мы живем, сложный, противоречивый… Удастся ли вернуть веру в потерянные идеалы, остановить нравственную деградацию общества? Трудно однозначно ответить на эти вопросы. Бесспорно одно. Роль литературы в этом процессе огромна: она формирует наши взгляды и оценки, способствует нашему прозрению, побуждает к действию.

Сегодня на уроке мы прикоснемся к тайнам творчества одного из интереснейших поэтов 20 столетия А. Вознесенского.

Не одно десятилетие любители поэзии спорят о Вознесенском. У него много поклонников и антагонистов. У нас любят говорить: «Вознесенский ворвался, как метеор, растолкал не успевших опомниться старших…». Считаю, наивно думать, что можно растолкать локтями Пастернака, Ахматову, Твардовского. Да еще в годы уважения и любви к ним всего общества. Да, относиться к творчеству Вознесенского можно по-разному. Молодой Вознесенский дерзок, самоуверен, не без бравады, но в нем нет мания величия. Он обладает неистощимой энергией, познал и испытал все: удачу, быстрый взлет и признание, громкую славу и забвение, не просто забвение, а трагедию одиночества, отверженности, изгнания.

Для того чтобы работа была продуктивной, я поделила вас на три группы.

1 группа – литературоведы. Они занимались подготовкой биографических сведений о поэте.

2 группа – историки. Цель их исследовательской работы – познакомить нас через воспоминания, письма, документы с особенностями того времени, в котором жил поэт, а также с тем временем, о котором идет речь в поэме «Ров».

3 группа – артисты. Задача этой группы – выразительное чтение стихотворений поэта.

В течение нескольких дней каждая группа работала над своим задание. Литературоведам пришлось обратиться не только к библиотечным фондам, но и использовать возможности интернета. Я думаю, выступления ребят помогут создать нам целостную картину о жизни и творчестве А. Вознесенского. Итак, слово литературоведам, историкам и артистам.

Материал для выступлений обучающихся.

Родился 12 мая 1933 года в Москве. Отец – Вознесенский Андрей Николаевич, мать – Вознесенская Антонина Сергеевна. Супруга – Богуславская Зоя Борисовна, известная писательница, кино- и театральный критик. Тяга к поэзии у А. Вознесенского появилась еще в юности. Огромное влияние на его судьбу оказал Б. Пастернак, когда-то написавший молодому, четырнадцатилетнему поэту, приславшему ему свои первые стихи: «Ваше вступление в литературу – стремительное, бурное. Я рад, что до него дожил». Действительно, несмотря на то, что Вознесенский окончил Московский архитектурный институт и получил специальность архитектора, его жизнь уже полностью принадлежала литературному творчеству. В 1958 году его стихи появляются в периодике, а начиная с поэмы «Мастера» (1959), поэзия Вознесенского стремительно ворвалась в поэтическое пространство современности, получив признание миллионов читателей.

В то время поэтические вечера в Политехническом стали собирать полные залы, поэты привлекали многочисленные аудитории на стадионы, становились кумирами миллионов. И одним из первых в замечательной плеяде был А. Вознесенский. Его сборники моментально исчезали с прилавков, каждое новое стихотворение становилось событием.

Всегда остросовременная, новаторская, во многом экспериментальная поэзия Вознесенского воплощает в себе синтез лирики и философского концентра, музыкальности и бьющей в набат тревоги. Необычный ритм стиха, дерзкие метафоры, «тематические» порывы ломали устоявшиеся каноны «благополучной» советской поэзии. Его жизнь, как и подобает жизни настоящего поэта, полна взлетов и падений, признания и замалчивания. В свое время он подвергся резкой критике Н.С. Хрущева, был под угрозой высылки из страны, после чего на протяжении ряда лет тексты Вознесенского изымались из печати. Неизменным остается лишь восторженное почитание поклонников – от «шестидесятников» до современной молодежи.

О трудных минутах, самых горьких, поэт пишет в своих воспоминаниях: «Хрущев был надеждой, я хотел рассказать ему, как на духу, о положении в литературе, считая, что он все поймет. Но едва я, волнуясь, начал свое выступление, как кто-то из-за спины начал меня прерывать. Я продолжал говорить. За спиной раздался микрофонный рев: «Господин Вознесенский!» Я просил не прерывать. «Господин Вознесенский, вон из нашей страны! Вон!» По растерянным, а потом торжествующим лицам зала я ощутил, что за моей спиной происходит нечто страшное. Я обернулся: в нескольких метрах от меня вопило искаженное злобой лицо Хрущева. Он потрясал над головой кулаками: «Вон! Вон!» За что? Это конец…» Из зала скандировали: «Долой! Позор!» Собрав все мужество, Вознесенский сквозь рев сказал, что хочет почитать стихи… Не давали…Но Хрущев разрешил…

Чтение стихотворения А. Вознесенского «Духовное взяточничество».

Из воспоминаний Вознесенского: «Я год скитался по стране. Доносился гул собраний, где меня прорабатывали… Сознание тупело… Мать полгода не знала, где я, что со мной. Один из журналистов позвонил ей: «Правда, что ваш сын покончил собой?» В ответ ничего… Мать упала без чувств с трубкой в руках…»

А. Вознесенский – автор статей и эссе по вопросам литературы искусства. Лауреат Государственной премии СССР, дважды удостаивался американских премий. На парижском фестивале «Триумф» газета «Нувель Обсерватер» назвала А. Вознесенского «самым великим поэтом современности».

Анализ поэмы «Ров»

Звучит фрагмент песни «Священная война»

1941 год. Декабрь. 10-ый километр Феодосийского шоссе. Расстреляно 12 тысяч мирных жителей, главным образом еврейской национальности. Симферопольская акция – одна из запланированных и проведенных рейхом.

События, о которых рассказывается в поэме «Ров», еще до ее первого появления привлекли внимание журналистов. Однако они не могли опубликовать ни одной строчки на страницах газет и журналов. Только сам Вознесенский добился издания поэмы. Добился, когда еще не закончился судебный процесс в Симферополе. Да, «поэт в России больше, чем поэт». Истина бесспорная… А когда он идет еще и впереди публицистов… Это весомо.

Аналитическая работа по тексту поэмы.

Что вы думаете о названии поэмы? (к этому вопросу необходимо вернуться после полного анализа поэмы в конце урока)

Какое впечатление произвела на вас поэма?

Кто делится своими воспоминаниями об этом ужасном событии?

Зачитайте отрывок из воспоминаний Василия Федоровича (глава «Послесловие»)

Что же так внезапно возмутило и взволновало Василия Федоровича и его спутников? Почему увиденное они назовут страшным сном? (зачитать отдельные фрагменты главы «Послесловие»)

Чтение наизусть стихотворения «Ров».

Дело № 1586. Что это за Дело? (глава «Дело», 2-й абзац)

Кто же они, эти гробокопатели? Кто был в деле? (глава «Дело», 3-й абзац)

Что заставило людей совершить кощунство?

Разорение кладбищ – преступление или нечто большее? Каким словом называет поэт поведение этих людей?

Не голод и нужда вели к этому преступлению, не из-за куска хлеба разрывали могилы «благодарные внучата». Вопроса преступить – не преступить у них не было. В народе разорение кладбищ не просто преступление, а грех перед людьми, своей совестью, убитыми, перед еще не родившимися детьми. Жестокость руководит людьми. Алчь.

Чтение стихотворения «Алчь. Прежний пролог»

Работа над лексическим значением слова «алчь» с использованием толкового словаря.

Глава «Глаза и драгоценности рва» - подтверждение чудовищности происходящего (чтение главы по ролям).

Как оценивают свой поступок гробокопатели? (Не считают преступлением. Каждый обогащается как может)

Кто погасил свет добра в их душах? Почему они стали такими?

Через всю поэму проходит неоднократное повторение одной фразы. Какой? («Ты куда ведешь, ров?»)

Как в литературе называется этот прием? (рефрен)

Где границы человеческого падения?

Готовы ли вы сегодня взять на себя ответственность за все, что происходит вокруг?

Чтобы мир не взорвать,

Нужен в век мировой

Новый взгляд, новый взгляд,

Нестандарт мировой…

О каком новом взгляде говорит Вознесенский?

Каков жанр произведения? Почему Вознесенский сочетает поэзию и прозу? (Факт поражает больше самих стихов. Но поэзия углубляет образ, создает эмоциональный накал. Поэзия и проза дополняют друг друга)

В чем смысл названия? Почему поэма носит подзаголовок «Духовный процесс»?

(Ров – пропасть, на краю которой находится наша страна. Или мы все спасемся, или погибнем все вместе. В одиночку не выжить. «Духовный процесс» - нравственная деградация общества, ведущая к гибели)

Поле памяти .

На месте симферопольского рва крымские каменщики белыми камнями и плитами выложили 1,5 святых километра с пятиметровым камнем, уходящим вверх, - стелой. У главного инженера этого строительного управления здесь лежать тетя, бабушка, двоюродная сестра. Отец погиб под Севастополем. С голоду умерла младшая сестренка.

Чтение стихотворения «Эпилог»

Правда и вымысел в поэме .

У А. Вознесенского в поэме остался живым мальчик. Это художественный вымысел. В жизни было совсем другое. В живых осталась женщина, мать четверых детей, ее фамилия Гурджа. Она вспоминает, что привезли ее ко рву вместе с другими детьми и ее матерью в одной машине. Она тогда оказалась крайней у рва, когда немцы приготовились стрелять. Она успела шепнуть своей матери» «Мама, я, наверное, останусь жива. «Доченька, страшно-то как»,- последние слова, которые сказала ей в ответ мать. Потом раздались выстрелы. Землей тела не засыпали. Декабрь. Мороз. Трупы не разлагались. Трое суток пролежала она во рву под трупами в одной рубашке, как в ледяном панцире. В ближайшем селе в дом не пустили, боялись расстрела. Как выжила – трудно сказать. Но улыбаться разучилась навсегда.

Прочитана поэма. Перевернута ее последняя страница. О многом заставляет думать Вознесенский. На писательском столе письма, сотни читательских писем.

«Ваш «Ров» меня потряс, изранил душу и наполнил возмездием. Да будет литература русская Возмездием всякой сволочи! Представляю, чего вам стоила эта поэма». (бывший фронтовик)

«Как жутко то, о чем вы пишите, как страшно, когда люди перестают быть людьми и только «умеют жить». (Кемерово)

«Когда читал поэму, плакал». (бывший фронтовик)

«Мои родители погибли от рук фашистов в Феодосии в декабре 1941 года. Может быть, лежат в этом рве… Кощунство гробокопателей сродни жестокости палачей». (Донецк)

Процесс юридически завершен. Но кара оскорбленных теней 12 тысяч жизней, расстрелянных геноцидом и вторично убитых гробокопателей, на этом не кончается. Эта кара будет витать над их судьбами. Совершенное ими – не просто преступление, а то, что в народе издавна называют глубоким словом «грех». Грех перед памятью невинно убиенных, грех перед смыслом краткой человеческой жизни, грех перед совестью и любовью.

Молитва.

Не пойму, что к чему, и не знаю,

Что с тобою случилось, страна.

Толь судьба тебе выпала злая

Быть несчастной во все времена?

То ли слезы текут от бессилья

Перед этой всесильной судьбой…

Что с тобою случилось, Россия,

Что случилось, Россия, с тобой?!

Не пойму я, в чем ты виновата

Перед небом и перед людьми_

Ни святого, ни свата, ни брата,

Ни добра, ни стыда, ни любви.

Невеселые, мрачные лица…

Ты ли это, Великая Русь!

Научи меня Богу молиться,

За тебя я не раз помолюсь.

Я предлагаю зажечь свечи, свечи памяти и скорби, свечи преклонения.

Звучит запись песни «Дай, Бог» в исполнении А. Малинина.

Домашнее задание: сочинение-миниатюра «Письмо Вознесенскому: после прочтения поэмы «Ров».

Без прошлого нет будущего. Это аксиома, которую не стоит доказывать. Она всем известна. Русский писатель и общественный деятель Анатолий Игнатьевич Приставкин в своем тексте поднимает проблему исторической памяти.

Память – это опыт поколений. К нему мы обращаемся, чтобы найти ответы на актуальные вопросы современности. Поэтому так важно не забывать историю мира, страны, своей малой родины, а также семьи. Именно в семье закладывается уважение к предкам. Если ты научишься уважать и помнить родовые корни, то не забудешь и историю родного Отечества.

А.И. Приставкин вспоминает, как, гуляя по территории Троице-Сергиевой лавры, ясно представил себе образ пушкаря Первушки Федорова, простого русского мужика, с ясными голубыми глазами и крупными трудовыми руками, что в мирное время клали печи и рубили дома.

Читая текст дальше, ясно представляем себе авторскую позицию. Анатолий Игнатьевич признается, что «счастливо переживал радость», оттого что имеет возможность соприкоснуться с историей и связать ее с представлениями о будущем. Автор надеется, что благодаря таким пушкарям «будет жить земля русская» и «будет цела».

Нельзя не согласиться с прозаиком. В самом деле, человек, не знающий свои корни, историю страны – нравственно бедный человек. Невольно вспоминается лозунг футуристов(было такое литературное направление в начале двадцатого века). Он гласил: «Сбросить Пушкина, Достоевского, Толстого и прочих с Парохода современности». Представители футуризма отрицали все культурные традиции, весь опыт классического искусства.

Страшно представить, что бы было, если бы это случилось.

Русский поэт Аполлон Григорьев сказал об А.С. Пушкине: «Пушкин – наше все». Действительно, это так. Обращаясь к его творчеству, находишь ответы практически на все волнующие тебя вопросы. Считаю, что нужно всемерно приумножать историческое прошлое, а не забывать его.

В доказательство своей точки зрения могу привести несколько примеров из художественной литературы

Поэт-шестидесятник А.А. Вознесенский в поэме «Ров» рассказывает о разорителях кладбищ. В 1941 году на Феодосийском шоссе фашистами было расстреляно двенадцать тысяч мирных жителей. Несколько десятилетий спустя «благодарные внучата» раскапывали ров, наполненный человеческими останками, и вырывали из черепов золотые коронки.

В поэме рефреном проходит вопрос: «Ты куда ведешь нас, ров?» Ров – это не только братская могила безвинно убитых, это еще и ров, ведущий к бездне. Это символ нравственной деградации общества. Андрей Вознесенский задает риторический вопрос: «Как развращено должно быть сознание, чтобы копаться в скелетах?»

Поэма «Ров» - предупреждение нам, современникам, о недопустимости забвения прошлого и урок нравственности.

Теме памяти посвящена и поэма «Реквием» А.А. Ахматовой. Она выносит приговор сталинскому режиму, который допустил, что в тюрьмах оказались заточены сотни и тысячи ни в чем не повинных людей. А их родственники часами ожидали у тюремных ворот, чтобы взяли их передачи. Если возьмут – значит, жив их родственник. В такой очереди у Крестов стояла и сама Анна Андреевна. Поэтому она не понаслышке знает боль, переполнявшую сердца этих людей. Поэтесса поклялась запечатлеть исторические события, сопряженные с горем миллионов людей, на бумаге, чтобы донести до потомков. Главная цель автора: никогда не забывать тяжелые уроки истории.

Таким образом, все вышесказанное убеждает нас в том, что пока жива память, не порвется нить, связывающая поколения. Ведь знание своей истории нужно прежде всего нам, живым, чтобы не стать манкуртами, не помнящими ничего из своей прошлой жизни и в результате совершающими непоправимые ошибки.

Обновлено: 2018-01-09

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

Ров вознесенский анализ. Ты куда ведешь, ров? Скупой рыцарь НТР

Сообщить об опечатке

Текст, который будет отправлен нашим редакторам:

Ваш комментарий (необязательно):