Биография. Анна колтовская Ютуб анна колтовская женщины в русской истории

Царь после смерти в 1571 г. 3-й своей жены - Марфы Собакиной собрал духовенство и слезно просил дать ему прощение за 4-й брак, объясняя его государственной необходимостью и невозможностью одному воспитывать детей. Соборным определением от 29 апреля 1572 г. церковь разрешила Ивану жениться на А. И. К., но, чтобы беззаконие царя (православная церковь с трудом разрешала 3 брака) не стало соблазном для простого люда, тот же собор вынес постановление, в котором грозил проклятием каждому, кто осмелится вступить в 4-й брак. Иван Грозный женился на 18-летней А. И. К. и прожил с ней 3 года. Поскольку А. И. К. вела себя очень независимо по отношению к ближайшему опричному окружению царя, и многие опричники были казнены при ее содействии, опричная верхушка постаралась избавиться от нее обычным для того времени способом: в 1575 г. ее заключили в Тихвинский монастырь. Там царицу насильно постригли под именем Дарии; церемонией пострижения руководил Малюта Скуратов-Бельский. В духовном завещании Ивана IV Васильевича Грозного 1572 г. А. И. К. назначался в удел г. Ростов «с волостми и с пустми, и с селы и со всеми пошлинами», а также 14 сел «с деревнями и со всеми угодьями». Сохранились жалованные грамоты «старице царице и великой княгине Дарье» от 1586, 1604 и т. д. Умерла в 1626 или 1627 г. От брака с царем детей не имела.

Третья жена Грозного - Анна Колтовская

Последний раз венчался Иван в церкви 28 апреля 1572 года, когда женой его стала Анна Ивановна Колтовская, дочь знатного каширского дворянина, чьи предки были рязанскими боярами.

Анна Ивановна во многом напоминала Анастасию, и не без ее влияния, как полагают многие историки, именно в 1572 году опричнина прекратила свое существование.

Неизвестно почему, менее чем через год Иван приказал постричь ее в монахини под именем инокини Дарьи. Однако на том Иван не остановился, и в тот же день ее постригли в схимонахини, надев на нее схиму - черную груботканую рясу с белым черепом на груди, что означало смерть всех земных радостей для постриженной и одиночество до последнего дня жизни.

Схимонахиню Дарью отвезли в подземную келью, где она и пребывала в одиночестве много лет. После смерти Ивана ее выпустили из подземелья, но она продолжала оставаться в монастыре и скончалась в августе 1626 года, пережив, таким образом, своего венценосного супруга более чем на сорок лет.

Состоялось ли это тайное венчание, неизвестно. Известно только, что свадебный пир был очень веселым и на улицы Москвы были выставлены столы, заполненные хлебом, мясом и рыбой, а также десятки бочек пива и браги.

Однако после брачной ночи Иван вышел из опочивальни скучным, печальным и удрученным.

Лучшие дня

Затем он приказал закладывать санный поезд и ехать в Александровскую слободу. Он привез туда Марию, и на следующий день обитатели Александровской слободы увидели, как из ворот царской усадьбы выехали сани, а в них, опеленутая веревками, лежала, будто спящая, молодая царица.

Лошадь подтащила сани к полынье, пробитой в центре замерзшего пруда, и остановилась.

Из ворот следом выехал царь, а с ним рядом шел какой-то начальный человек и, обращаясь к слободчанам, столпившимся на берегу, громко произнес:

Православные! Ныне узрите, как карает великий государь измену. Князья Долгорукие обманным воровским обычаем повенчали государя с девкой, коя до венца слюбилась с неким злодеем и пришла во храм в скверне блудодеяния, о чем государь не ведал. И за то злое, изменное дело повелел великий государь девку Марийку в пруду утопить!

Использован материал кн.: Вольдемар Балязин Занимательная история России, М. 2001

Анна Колтовская

С этим пришел опричнине конец, и никто не стал поминать опричнину... и все земские, кто остался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками.

Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. 1572 г.

Она пережила всех в той чужой недоброй семье. Старшего царевича – Ивана, что по первому разу женился в один год с ее замужеством: пожелал царь, чтоб вели они с сыном вместе невест под венец. Самого царя – Ивана Васильевича, даже при седьмой жене не унимавшегося с новыми сватовствами и брачными расчетами. Младшего царевича – Федора Ивановича, будто и не крепкого на голову, будто и тишайшего, да ведь отстоявшего от развода свою царицу Ирину, бедную костромскую дворянку, даже под монашеским клобуком, даже под именем инокини Александры не оставлявшей мысли о престоле.

И Бориса Годунова – в ее дворцовые годы всего-то кравчего, так неудачно просватавшего за царя хворую свою родственницу Марфу Собакину. Да и то сказать, разве сила была в нем – тогда еще в тесте его, Малюте Скуратове, да родном дядьке, доверенном из доверенных, постельничем Дмитрии Ивановиче Годунове. Как-никак ведал всей дворцовой прислугой, сторожами да истопниками, спать ложился у входа в царскую спальню. Без их наговоров да советов неужто не нашел бы царь иной девки – привезли-то в Александрову слободу полторы тысячи невест! Как-никак был третий брак последним – четвертого церковь признать не могла, иначе как сожительством не называла.

И первого Самозванца – при всем честном народе признанного привезенной из далекого монастыря Марией Нагой родным сыном. Через кровь и жизнь своего рожоного Дмитрия преступила седьмая жена Ивана Васильевича, чтобы разом отомстить и за смерть дитяти, и за свой изувеченный монастырскими стенами бабий век. Может, и думала-то больше о муже, которому, не успев родить сына, стала неугодной, который, замены молодой матери не найдя, уже приготовился ее отослать. Вот и вернула себе, хоть не судом да ненадолго, царское имя одна из великих княгинь и цариц, нашла место в мужской усыпальнице – Архангельском соборе, пусть не в самом храме, пусть под лестницей на хоры, а все белокаменная плита в хитрой вязи высеченных букв: «...Маря Федоровна... всеа Руси Ивана».

Пережила и Василия Шуйского с другой царицей Марьей, совсем-то молоденькой, да за полтора года дворцовой жизни поплатившейся тем же клобуком, тем же безысходным монашеским житьем.

И другого Самозванца – Тушинского вора, за которым пошла незадачливая польская гордячка. Кого бы не признала своим мужем Марина Мнишек, лишь бы сохранить тень надежды на русскую корону, на московский престол!

И десять с лишним лет правления новой династии – не назовешь же эти годы царствованием Михаила Романова, когда чуть не на каждом указе ставилась и властная подпись его отца, патриарха Филарета. Это ему, былому Федору Романову, не терпелось дорваться до царского престола. Это он поплатился за нетерпение насильственным постригом, долгим варшавским пленом, должен был удовлетвориться высшей властью духовной и по-прежнему мечтал о единственной нужной ему – светской. Даром, что ли, с детства у англичанина занимался, сколько языков знал, наряды да развлечения любил, первым щеголем московским слыл!

А она все жила за монастырскими стенами, всем ненужная, всеми забытая, какой была и в царском дворце, – дочь коломенского боярского сына Анна Колтовская.

Не иначе боялась, смертно боялась супружеского своего часа. Для родных неслыханная честь – ведь и фамилии не имели, Колтовскими стали называться по той волости, которую получил в прокормление дед, рязанский боярин Глебов, – для нее...

Слухами полнилась земля. Никогда еще не был царь Иван Грозный так жестокосерд, так кровожадно злобен, как после смерти второй своей царицы, «из черкас пятигорских девицы», Марьи Темрюковны. Ото всей семилетней их супружеской жизни осталось только восемь каменных гробниц под Троицким собором Александровой слободы. Рожала царица Марья одних дочерей, а дочерям Ивана, как говорилось, не давал бог веку – одна за другой в младенчестве умирали.

Нет, сдерживать его она не сдерживала. Где там, когда командовал всем опричным войском родной Царицын брат Кастрюк-Момстрюк, которым пугали детей, недобрым словом поминали в сказаньях и песнях. Скорее страх. Конечно же, страх, как никогда раньше, овладел Иваном.

Снова шел по русской земле мор. В одной Москве умирало на день до шестисот москвичей. Росли цены на хлеб. Беспокойно было на границах. И Иван боялся за власть. Свою власть.

Дочь дворянина Алексея Игнатьевича Горяинова Колтовского. Год её рождения неизвестен. Указывается (возможно ошибочно), что рано осиротев, она воспитывалась в семье князя Андрея Курбского .

Марфа венчалась 28 октября уже больной и умерла 13 ноября (спустя две недели). Анна, как «занявшая второе место» на этом смотре, стала следующей невестой . Это был бы четвёртый брак Ивана, что каноническом правом не разрешалось. Царь воспользовался кончиной митрополита Кирилла в феврале 1572 года (новый митрополит Антоний был поставлен только в мае) и созвал в Москве собор . Карамзин пишет, что на соборе первенствовал новгородский архиепископ Леонид - «корыстолюбец и угодник мирской власти».

На нём Иван клялся духовенству, что из-за болезни новобрачной Марфы и её скоропостижной смерти она не успела стать ему женой - тёмные силы дьявольские «воздвиже ближних многих людей враждовати на царицу нашу, еще в девицах сушу… и тако ей отраву злую учиниша».

«Злые люди чародейством извели первую супругу мою, Анастасию, - писал в своем обращении царь. - Вторая, Княжна Черкасская, также была отравлена, и в муках, в терзаниях отошла ко Господу. Я ждал немало времени и решился на третий брак, отчасти для нужды телесной, отчасти для детей моих, еще не достигших совершенного возраста: юность их претила мне оставить мир; а жить в мире без жены соблазнительно. Благословенный Митрополитом Кириллом, я долго искал себе невесты, испытывал, наконец, избрал; но зависть, вражда погубили Марфу, только именем Царицу: еще в невестах она лишилась здравия и чрез две недели супружества преставилась девою. В отчаянии, в горести я хотел посвятить себя житию Иноческому; но, видя опять жалкую младость сыновей и Государство в бедствиях, дерзнул на четвертый брак. Ныне, припадая с умилением, молю Святителей о разрешении и благословении», - говорил царь (в пересказе Карамзина).

Высшее духовенство особым приговором, датированным 29 апреля, подтвердило, что брак не был консумирован , так как венчанный муж девства невесты «не разрешил». В виде исключения по государственным соображениям царю разрешили 4-й брак (следующие «жены» его такой чести не удостаивались), однако на него наложили 3-летюю епитимью: «в течение года до Пасхи царю было запрещено входить в храм, причаститься можно было только на Пасху , затем год он должен был стоять в храме с „припадающими“ и год с „верными“, вкушать антидор он мог по праздникам» .

Лѣта 7080, Апр. въ 29, Рускія Митрополіи, Московскаго Государства и всей Руской земли - не вѣмъ, которымъ обычаемъ - Архіепископы и Епископы, и Архимандриты и Игумены, и весь Осв. Соборъ благословили Государя, Царя и В. К. Ив. Вас. женитися четвертымъ бракомъ, мимо Христово Евангеліе, и Апостолы, и Христову Церковь, и Помѣстныя Соборы, и Большихъ и Вселенскихъ семи Соборовъ .

Собор подчеркнул «всем человецем» прочим, что исключение было сделано только для царя: «да не дерзнет (никто) таковая сотворити, четвертому браку сочетатися», «аще кто гордостию дмяся или от неразумия дерзнет таковая сотворити… да будет за таковую дерзость по священным правилам проклят» .

Дата венчания Ивана с Анной не известна, не сохранилось также описание церемонии. Очевидно, оно произошло между 29 апреля (датой разрешения) и 1 июня, то есть в мае. Как отметил новгородский летописец, уже 31 мая новгородский архиепископ Леонид «пел молебны… за великую царицу Анну».

В определении Собора имелся пункт, согласно которому с царя снимается епитимия, «если он пойдет войною против неверных за святые церкви и за православную веру». В начале августа 1572 года русское воинство во главе с И. М. Воротынским в 45 верстах от Москвы при селе Молоди разгромило соединенную Крымско-Ногайскую орду. Царь с конца мая находился в Новгороде, и весть ему пришла 6-го числа, а уже 7-го он в Софийском соборе отстоял благодарственный молебен .

Уже 1 июня царь с новобрачной приехал в Новгород, где он хотел устроить себе новую резиденцию. Считается, что именно там (июнь-август 1572 г.) он составил духовную , в которой отписал Анне город Ростов «с волостми, и с путём, и с селы, и со всеми пошлинами», 14 сел «с деревнями и со всеми угодьями» в Московском, Юрьев-Польском и Ярославском уездах, а также бывшие вотчины князей Заозерских-Пеньковых .

«А бог даст мне сына с женою моею Анною, и аз его благословляю город Углечь, и Устюжная (…) с волостьми, и с путьми, и с селы, и со всеми пошлинами. А бог даст мне с женою своею с Анною дочерь, и аз её благословляю, даю город Зубцов с волостми, (…) со всеми деревнями и с угодьи. Да благословляю жену свою Анну, даю ей город Ростов, с волостьми, и с путми, и с селы, и со всеми пошлинами, да под Москвою село Алешня, село Болтино, село Астанково, и с приписными деревнями, (…) со всеми деревнями и угодьи». (Духовная грамота царя Ивана Васильевича) .

Существует однако предположение, что завещание составлено после свадьбы со следующей женой, также Анной - Васильчиковой; а Колтовская не упоминается там, как сосланная в монастырь .

2-я Новгородская летопись имеет запись о том, что 16 августа, в субботу «царица православная Анна была в ночи молитися в церкви Премудрости Божии Софии да по чюдотворцовым гробам знаменовалася - Ивана, архиепископа Навгороцкого, да Никите, епископа Навгороцкого» . На следующий же день царица уехала из Новгорода в Москву .

Этим же периодом следует датировать вклад в коломенский Спасский монастырь, «что на посаде за торгом». В описании его имущества (за 1577/78 год). указывается «образ Михаила архангела, обложен серебром, малая пядница, дан по Анне по Колтовской» .

Брак не продолжался и полугода - в сентябре 1572 года царица Анна была удалена в монастырь и вскоре пострижена в монахини с именем «Дария».

Причины опалы неизвестны. Упомянутый выше имперский посланник Даниил Принц фон Бухау пишет: «Четвёртую [жену], сестру своего придворного Колтовского, не знаю по какой причине, он заключил в монастырь, убивши брата со всем семейством» . Указывается , что царица попала в опалу после измены и бегства князя Курбского, однако оно произошло десятком лет ранее - в 1563-1564 году. Мнение Л. Е. Морозовой и Б. Н. Морозова: «В сентябре царь Иван развёлся с Анной Алексеевной Колтовской. Чем он объяснил своё решение - неизвестно. Ведь обвинить её в бесплодии царь не мог: брак продолжался только четыре с небольшим месяца. Очевидно лишь одно: Колтовская очень быстро разонравилась монарху. К тому же он мог считать её незаконной супругой, с которой не следовало церемониться».

Скрынников пишет: «В то время Малюта был в зените славы. Очевидно, дело не обошлось без него, и он способствовал разводу. Возможно, его беспокоило стремительное возвышение нового временщика князя Бориса Тулупова . Князь выдал сестру за царского шурина Григория Колтовского, брата царицы Анны, и тем породнился с семьей самодержца» .

Точная дата и место её пострига неизвестны, возможно, не в 1572 году (непосредственно в год свадьбы), а в 1575 году, из-за чего возникает разночтение по поводу трёхлетнего срока брака.

В последние годы жизни царя Ивана (ум. 1584) она жила в Покровском монастыре (Суздаль), где жили другие царственные узницы, в том числе Мария Нагая и 2-я жена царевича Ивана Ивановича - Феодосия Соловая . Это известно из отрывка указной грамоты царя Феодора І Иоанновича, косвенно датируемой 1584-1585 гг. Там же написано о её желании перебраться в Горицы .

С середины 1580-х гг. она жила в Воскресенском Горицком монастыре (Горицы, близ Кириллова).

В 1586 году пожалована следующим царем, своим бывшим пасынком Фёдором I , землями в Белозерском уезде - село Никольское . В жалованной грамоте она именуется не только «старицей», но и «царицей и великой княгиней» .

В 1607 году инокиня Дарья приезжала в столицу, видимо, по монастырским делам. Сохранился текст подорожной .

14 сентября 1613 года Введенский монастырь был сожжён шведами, и монахини, в том числе инокиня-царица, по преданию, скрывались в лесу на берегу Царицына озера . Среди документов Новгородской приказной избы 1611-1617 годов (Госархив Швеции, Стокгольм) есть выписка, относящаяся к годам оккупации - она описывает достаточно бедное «жалование» на содержание царицы .

Затем она была переселена на житье в Устюжну-Железопольскую (близ Вологды, на полпути между Тихвиным и Горицами) . Дарью, и бывших с ней стариц поселили в «двух кельишках… черного попа» Геннадия при Рождественском городском соборе, а её духовника - в отдалении, где жили дети боярские, стрельцы и другие мирские люди. По царской грамоте она получала «царское жалование годовое - деньги и запасы… из устюженских ис таможенных и ис кабацких доходов, что останетца от пищалей и от стрельцов».

В 1614 году в уезде Устюжны ей были пожалованы земли от нового царя Михаила Фёдоровича - село Никифорово взамен изъятого Никольского .

«Мне шло царского жалованья за годовые запасы денег, и что доходишки имела с вотчинишки, и мы тем питалися. И после разорения литовского и немецкого в монастыре в храмах устроено, и кельи, и житницы, и мельница, и конюшенной двор, и коровей, поповские и служебниковы дворы, и всякое монастырское строение теми деньгами устроено» . Позже рядом с ней были погребены её племянницы. В 1814 году по благословению Петербургского и Новгородского митрополита Амвросия (Подобедова) было установлено новое надгробье, устроенное «старанием священника Иоанна, подаянием граждан и прочих подателей», о чем сообщала плита рядом.

Введенский монастырь был закрыт в 1926 году, гробница во Введенском соборе (устроен спортзал, школа единоборств, сауна) не сохранилась .

В обители хранился список Тихвинской Богоматери - благословение Дарье одному из тихвинцев, позже поступившее обратно в монастырь, и два покрова на её гробницу (один - из красного бархата, опушенный горностаем) .

Дарья почиталась в Тихвине и окрестностях в качестве местночтимой святой как устроительница и благотворительница Введенского (Царицына) монастыря. Здесь праздновалась её память - на именины (19 марта) и день преставления (5 апреля) .

4 декабря 1998 насельниками Тихвинского Большого Успенского монастыря был освящен поклонный крест близ алтаря Введенского собора. Перед ним совершаются панихиды

Анна Колтовская

С этим пришел опричнине конец, и никто не стал поминать опричнину… и все земские, кто остался еще в живых, получили свои вотчины, ограбленные и запустошенные опричниками.

Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного. 1572 г.

Она пережила всех в той чужой недоброй семье. Старшего царевича - Ивана, что по первому разу женился в один год с ее замужеством: пожелал царь, чтоб вели они с сыном вместе невест под венец. Самого царя - Ивана Васильевича, даже при седьмой жене не унимавшегося с новыми сватовствами и брачными расчетами. Младшего царевича - Федора Ивановича, будто и не крепкого на голову, будто и тишайшего, да ведь отстоявшего от развода свою царицу Ирину, бедную костромскую дворянку, даже под монашеским клобуком, даже под именем инокини Александры не оставлявшей мысли о престоле.

И Бориса Годунова - в ее дворцовые годы всего-то кравчего, так неудачно просватавшего за царя хворую свою родственницу Марфу Собакину. Да и то сказать, разве сила была в нем - тогда еще в тесте его, Малюте Скуратове, да родном дядьке, доверенном из доверенных, постельничем Дмитрии Ивановиче Годунове. Как-никак ведал всей дворцовой прислугой, сторожами да истопниками, спать ложился у входа в царскую спальню. Без их наговоров да советов неужто не нашел бы царь иной девки - привезли-то в Александрову слободу полторы тысячи невест! Как-никак был третий брак последним - четвертого церковь признать не могла, иначе как сожительством не называла.

И первого Самозванца - при всем честном народе признанного привезенной из далекого монастыря Марией Нагой родным сыном. Через кровь и жизнь своего рожоного Дмитрия преступила седьмая жена Ивана Васильевича, чтобы разом отомстить и за смерть дитяти, и за свой изувеченный монастырскими стенами бабий век. Может, и думала-то больше о муже, которому, не успев родить сына, стала неугодной, который, замены молодой матери не найдя, уже приготовился ее отослать. Вот и вернула себе, хоть не судом да ненадолго, царское имя одна из великих княгинь и цариц, нашла место в мужской усыпальнице - Архангельском соборе, пусть не в самом храме, пусть под лестницей на хоры, а все белокаменная плита в хитрой вязи высеченных букв: «…Маря Федоровна… всеа Руси Ивана».

Пережила и Василия Шуйского с другой царицей Марьей, совсем-то молоденькой, да за полтора года дворцовой жизни поплатившейся тем же клобуком, тем же безысходным монашеским житьем.

И другого Самозванца - Тушинского вора, за которым пошла незадачливая польская гордячка. Кого бы не признала своим мужем Марина Мнишек, лишь бы сохранить тень надежды на русскую корону, на московский престол!

И десять с лишним лет правления новой династии - не назовешь же эти годы царствованием Михаила Романова, когда чуть не на каждом указе ставилась и властная подпись его отца, патриарха Филарета. Это ему, былому Федору Романову, не терпелось дорваться до царского престола. Это он поплатился за нетерпение насильственным постригом, долгим варшавским пленом, должен был удовлетвориться высшей властью духовной и по-прежнему мечтал о единственной нужной ему - светской. Даром, что ли, с детства у англичанина занимался, сколько языков знал, наряды да развлечения любил, первым щеголем московским слыл!

А она все жила за монастырскими стенами, всем ненужная, всеми забытая, какой была и в царском дворце, - дочь коломенского боярского сына Анна Колтовская.

Не иначе боялась, смертно боялась супружеского своего часа. Для родных неслыханная честь - ведь и фамилии не имели, Колтовскими стали называться по той волости, которую получил в прокормление дед, рязанский боярин Глебов, - для нее…

Слухами полнилась земля. Никогда еще не был царь Иван Грозный так жестокосерд, так кровожадно злобен, как после смерти второй своей царицы, «из черкас пятигорских девицы», Марьи Темрюковны. Ото всей семилетней их супружеской жизни осталось только восемь каменных гробниц под Троицким собором Александровой слободы. Рожала царица Марья одних дочерей, а дочерям Ивана, как говорилось, не давал бог веку - одна за другой в младенчестве умирали.

Нет, сдерживать его она не сдерживала. Где там, когда командовал всем опричным войском родной Царицын брат Кастрюк-Момстрюк, которым пугали детей, недобрым словом поминали в сказаньях и песнях. Скорее страх. Конечно же, страх, как никогда раньше, овладел Иваном.

Снова шел по русской земле мор. В одной Москве умирало на день до шестисот москвичей. Росли цены на хлеб. Беспокойно было на границах. И Иван боялся за власть. Свою власть.

Царь Иван Грозный. Гравюра из книги С. Герберштейна «Необычайные московитские истории». 1563 г.

Первого сентября 1569 года не стало Марьи Темрюковны, и тут же Иван решил расправиться окончательно с двоюродным своим братом, с которым столько лет пировал за одним столом, ходил в походы, которого навещал в его владениях, сватал и женил. Виной всему было то, что любили князя Владимира Андреевича Старицкого в народе, что удачливо воевал он в походах, того удачнее хозяйствовал на своих землях. Разве недостаточно для расправы одной подметной челобитной, будто мыслит князь о царском престоле, будто поддержать его решил господин Великий Новгород?

Иван спешно вызывает Старицкого в Александрову слободу с княгиней и дочерью. Но доехать до любимой Ивановой столицы им не пришлось. На одной из последних ямских станций перед слободой ждали их Малюта Скуратов и Василий Грязной и заставили всю княжескую семью выпить яд. Погиб сам Владимир. Погибла его княгиня Евдокия Романовна, которую выбрал одиннадцатью годами раньше в жены брату Грозный. В одном не сходятся историки - сколько малолетних детей разделило судьбу незадачливых родителей. А двадцатого октября не стало и матери князя - гордой и властной Ефросиньи Старицкой. Разлученная с сыном, принужденная, чтоб хоть на время отвести от него беду, постричься, отправлена она была дымом на одном из стругов, которым плыла по реке Шексне.

Верил ли Иван в подметную грамоту, сам ли велел ее сочинить, но теперь путь его лежал в Новгороду Великому. Клин, Торжок, Тверь были лишь преддверием ужаса, который разразился на берегу Волхова. «Кровавая баня», - напишет Карл Маркс. Кровавая баня…

Второго января опричные войска вступили в Новгород, шестого к ним присоединился Иван. Каждодневно их жертвами становилось от одной до полутора тысяч человек - ровно столько, сколько удавалось утопить в Волхове. Больше не принимала река, а опричникам всего важнее было, чтобы никто не спасся, ни одна живая душа. «Прихватывая багры и рогатины, людей копии прободающе и топоры секуще, и во глубину без милости погружаху», - безымянный новгородский летописец не искал слов отчаяния.

И еще на триста верст в округе разграбленные селения, сожженный хлеб, перерезанный скот. Даже наемный солдат без роду и племени, нашедший себе работу в опричных войсках, Генрих Штаден поразится, как можно разжиться за один поход. Ехал он в Новгород на одной лошади, возвращался с сорока девятью, да из них двадцать две тянули груженные краденым добром подводы. Что удивительного, что в стране вспыхнул новый голод.

Теперь очередь была за Москвой. В конце июля того же года на Поганой луже, которая станет со временем Чистыми прудами, разыграются, по словам Карла Маркса, «самые невероятные зверские сцены». И хотя из согнанных для казни трехсот человек сто восемьдесят четыре были там же оправданы, на остальных на этот раз испробовали свою жестокую удаль сам царь и старший царевич Иван. Рубили головы сноровисто, хватко, без устали. Нужды в палачах не оказалось. Справились без их помощи и с казначеем Никитой Фуниковым, и с печатником И.М. Висковатым, имевшим будто бы тайные сношения с польским королем, турецким султаном да еще и крымским ханом в придачу, и со многими дьяками. Только со временем историки разберутся, что страшный день на Поганой луже стал началом конца опричнины, поголовного истребления тех, кто еще недавно мог судить о животе и смерти любого человека в Московском государстве. Все слишком походило на Варфоломеевскую ночь, да и совпало с ней по времени. В этой ночи, стоившей жизни половине французской родовитой знати, также принимал участие сам король Карл IX, и произошла она в конце августа 1572 года.

1571 год не принес облегчения русскому государству. По-прежнему свирепствовала моровая язва, не ослабевал голод, объявилась чума. На конец мая пришлось нашествие на Москву Девлет-Гирея, когда царь Иван находился на очередном богомолье на севере. О чем молился, на какое чудо надеялся? Но когда вернулся в столицу, хан успел далеко уйти с богатейшей добычей и множеством пленников. Остались дотла выгоревшие Занеглименье и Китай-город, поврежденный пожаром Кремль.

И словно в ответ на новые беды расправился Иван теперь уже с начальниками опричнины: первым казнил брата Марьи Темрюковны, страшного Кастрюка-Момстрюка, да кстати объявил и о новой своей женитьбе. В Александровой слободе стали готовить великие торжества царских смотрин. Но не успели отшуметь свадебные столы, как третьей царицы не стало. Жалел ли царь о Марфе, которую так по хворости ее девицей и схоронил, нет ли, но ровно через год, новой весной, ввел в царицыны покои Анну, Ивана Колтовского дочь. Ввел без венчания, «по молитве», на которую куда как неохотно согласился церковный собор. Пришлось же пристраивать к кремлевскому Благовещенскому собору новые сени-крыльцо, чтобы стоять службы: вход в церковь был царю закрыт. Свадебные же торжества если и состоялись, то одного царевича Ивана. Годуновы не отступились от честолюбивых надежд - сумели просватать за царевича-наследника другую свою родственницу, Евдокию Ивановну Сабурову. Верно и то, что повезло Евдокии еще меньше, чем царице Анне: года не прошло, как волей свекра сослали ее в монастырь. Муж не вступился, Годуновы затаились.

Жизнь царицы Анны… Всего-то недолгих три года: 1572–1575. Поначалу составит Иван новую духовную грамоту - завещание в июне - августе, после женитьбы. Определит долю сыновей. Упомянет Анну - жену, царицу, назначит ее вдовью долю: подмосковное село Алешню, село Болтино, село Астанково «с приписными деревнями». немного, куда как немного, зато позаботится о детях, которых могла родить. И не просто о детях. И в ум не беря, что могут это оказаться сыновья, напишет: «Если родится дочь от царицы Анны». Царевне в долю шли вотчины без малого десятка казненных: «село Митрополичье, что было Михайла Тучкова, село Елдигино, что было Юрия Шеина, село Симоновское Васильевское Шеина, село Кленки Услюмовское, Данилово село Ивановское, Брюхово село Супонево, Сафарынское Ивана Сафарина, село Давыдовское Дмитреевское Яковлева сына Давыдова». Тени казненных не пугали Грозного, не могли омрачить и судьбы неродившейся дочери.

Вскоре после появления царицы Анны во дворце смерть польского короля Сигизмунда II Августа всколыхнула Ивана. Пошли разговоры о том, что если не он сам, так царевич Федор может быть приглашен на освободившийся престол. Да еще в июле был наголову разгромлен в сорока пяти верстах от Москвы Девлет-Гирей. Грозный заторопился положить конец ненавистной народу опричнине. И словно не смог пережить ее отмены, погиб в первый день 1573 года самый страшный из опричников Малюта Скуратов. В Новгороде торжественно сыграл Иван свадьбу уцелевшей дочери Владимира Старицкого Марии Владимировны с ливонским королем. В достатке было застолий, выходов, богослужений и богомолий. Без царицы Анны дело не обходилось.

Но хоть ничего не говорят документы ни о ее нраве, ни о жизни с царем, и так понятно, как мало дорожил ею Грозный. Не появились дети - не появилась и царицына родня на дворцовом горизонте. Не расщедрился Иван ради Анны на должности и звания, разве что на скупые земельные подачки. Куда дальше, когда досталась царицыной родне половина - «полсельца» Вешек. Одна выгода, что неподалеку от Москвы, со стороны дорог на Троицу и Александрову слободу, где отводил земли и для будущей царевны; Елдигино и сегодня сохраняет свое название - это село в сорока километрах от Москвы по Ярославскому шоссе с единственным памятником прошлого - Троицкой церковью 1735 года. Сафарино превратилось в Софрино, расположенное в пятидесяти километрах по той же дороге.

Ни в чем государю не перечила, ни разу поперек крутого его нрава не пошла, да 1575 год снова перебаламутил Ивана. Правда, слухи о походе крымского хана не оправдались. Зато снова поднялось дело с польским престолом. Французский принц, которому он достался, спешно бежал в Париж: со смертью Карла IX перед ним, герцогом Анжуйским, открывалась куда более соблазнительная возможность овладеть наследственной французской короной. Только теперь изменились планы Грозного. Несогласие в царской семье зашло слишком далеко, и собирался царь заботиться лишь о собственных перспективах и правах.

Полубезумный царь, как его часто называли в исторической литературе, с какой железной последовательностью доведет он до конца задуманные реформы! Истребить всех сторонников сына - и ближайшее окружение Ивана Ивановича падает жертвой доноса зловещего лекаря-отравителя Елисея Бомелия. Избавиться, кстати, и от женской половины царской семьи: вслед за женой старшего царевича Евдокией Богдановной Сабуровой исчезает за монастырскими стенами и безгласная, всему покорная царица Анна Колтовская.

Никто не позаботится о ней, не попытается облегчить ее участи.

Анна Дье-Ле-Во Анна Дье-Ле-Во (Мэри Энн, Марианна) объявилась на Тортуге в 1665–1675 годы, когда там правил губернатор Бертран Догерон Де-Ля-Буре. На этом острове, известном прибежище пиратов, Мэри Энн вышла замуж за корсара Пьера Ленгса. В 1683 году тот погиб на дуэли от рук