Забавные истории об адвокате плевако. Рассказы про плевако Плевако дело священника

Фёдор Никифорович Плевако (25 апреля 1842, Троицк — 5 января 1909, Москва) — известнейший в дореволюционной России адвокат, юрист, судебный оратор, действительный статский советник. Выступал защитником на многих громких политических и гражданских процессах.

Обладая живым умом, истинно русской смекалкой и красноречием, одерживал судебные победы над своими оппонентами. В юридической среде его даже прозвали "Московским златоустом". Существует подборка наиболее кратких и ярких судебных речей адвоката, в которых нет сложных и запутанных судебных терминов. Если Вы развиваете своё ораторское мастерство, структура и риторические приёмы Ф.Н. Плевако могут Вам в этом способствовать.

Очень известна защита адвокатом Ф.Н.Плевако владелицы небольшой лавчонки, полуграмотной женщины, нарушившей правила о часах торговли и закрывшей торговлю на 20 минут позже, чем было положено, накануне какого-то религиозного праздника. Заседание суда по её делу было назначено на 10 часов. Суд вышел с опозданием на 10 минут. Все были налицо, кроме защитника — Плевако. Председатель суда распорядился разыскать Плевако. Минут через 10 Плевако, не торопясь, вошёл в зал, спокойно уселся на месте защиты и раскрыл портфель. Председатель суда сделал ему замечание за опоздание. Тогда Плевако вытащил часы, посмотрел на них и заявил, что на его часах только пять минут одиннадцатого. Председатель указал ему, что на стенных часах уже 20 минут одиннадцатого. Плевако спросил председателя:

— А сколько на ваших часах, ваше превосходительство?

Председатель посмотрел и ответил:

— На моих пятнадцать минут одиннадцатого.

Плевако обратился к прокурору:

— А на ваших часах, господин прокурор?

Прокурор, явно желая причинить защитнику неприятность, с ехидной улыбкой ответил:

— На моих часах уже двадцать пять минут одиннадцатого.

Он не мог знать, какую ловушку подстроил ему Плевако и как сильно он, прокурор, помог защите. Судебное следствие закончилось очень быстро. Свидетели подтвердили, что подсудимая закрыла лавочку с опозданием на 20 минут. Прокурор просил признать подсудимую виновной. Слово было предоставлено Плевако. Речь длилась две минуты. Он заявил:

— Подсудимая действительно опоздала на 20 минут. Но, господа присяжные заседатели, она женщина старая, малограмотная, в часах плохо разбирается. Мы с вами люди грамотные, интеллигентные. А как у вас обстоит дело с часами? Когда на стенных часах — 20 минут, у господина председателя — 15 минут, а на часах господина прокурора — 25 минут. Конечно, самые верные часы у господина прокурора. Значит, мои часы отставали на 20 минут, и поэтому я на 20 минут опоздал. А я всегда считал свои часы очень точными, ведь они у меня золотые, мозеровские. Так если господин председатель, по часам прокурора, открыл заседание с опозданием на 15 минут, а защитник явился на 20 минут позже, то как можно требовать, чтобы малограмотная торговка имела лучшие часы и лучше разбиралась во времени, чем мы с прокурором? — Присяжные совещались одну минуту и оправдали подсудимую.

Однажды к Плевако попало дело по поводу убийства одним мужиком своей бабы. На суд Плевако пришёл как обычно, спокойный и уверенный в успехе, причём безо всяких бумаг и шпаргалок. И вот, когда дошла очередь до защиты, Плевако встал и произнёс:

В зале начал стихать шум. Плевако опять:

— Господа присяжные заседатели!

В зале наступила мёртвая тишина. Адвокат снова:

— Господа присяжные заседатели!

В зале прошёл небольшой шорох, но речь не начиналась. Опять:

— Господа присяжные заседатели!

Тут в зале прокатился недовольный гул заждавшегося долгожданного зрелища народа. А Плевако снова:

— Господа присяжные заседатели!

Тут уже зал взорвался возмущеннием, воспринимая всё как издевательство над почтенной публикой. А с трибуны снова:

— Господа присяжные заседатели!

Началось что-то невообразимое. Зал ревел вместе с судьёй, прокурором и заседателями. И вот наконец Плевако поднял руку, призывая народ успокоиться.

— Ну вот, господа, вы не выдержали и 15 минут моего эксперимента. А каково было этому несчастному мужику слушать 15 лет несправедливые попрёки и раздражённое зудение своей сварливой бабы по каждому ничтожному пустяку?!

Зал оцепенел, потом разразился восхищёнными аплодисментами. Мужика оправдали.

Однажды он защищал пожилого священника, обвинённого в прелюбодеянии и воровстве. По всему выходило, что подсудимому нечего рассчитывать на благосклонность присяжных. Прокурор убедительно описал всю глубину падения священнослужителя, погрязшего в грехах. Наконец, со своего места поднялся Плевако. Речь его была краткой: "Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всём совершенно прав. Все эти преступления подсудимый совершил и сам в них признался. О чём тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди грехи ваши. Теперь он ждёт от вас: отпустите ли вы ему его грех?"

Нет надобности уточнять, что попа оправдали.

Суд рассматривает дело старушки, потомственной почётной гражданки, которая украла жестяной чайник стоимостью 30 копеек. Прокурор, зная о том, что защищать её будет Плевако, решил выбить почву у него из-под ног, и сам живописал присяжным тяжёлую жизнь подзащитной, заставившую её пойти на такой шаг. Прокурор даже подчеркнул, что преступница вызывает жалость, а не негодование. Но, господа, частная собственность священна, на этом принципе зиждится мироустройство, так что если вы оправдаете эту бабку, то вам и революционеров тогда по логике надо оправдать. Присяжные согласно кивали головами, и тут свою речь начал Плевако. Он сказал: "Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали её, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на неё, взяли Москву. Всё вытерпела, всё преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь… Старушка украла старый чайник ценою в 30 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно…"

Старушку оправдали.

В дополнение к истории об известном адвокате Плевако. Защищает он мужика, которого проститутка обвинила в изнасиловании и пытается по суду получить с него значительную сумму за нанесённую травму. Обстоятельства дела: истица утверждает, что ответчик завлёк её в гостиничный номер и там изнасиловал. Мужик же заявляет, что всё было по доброму согласию. Последнее слово за Плевако. "Господа присяжные," — заявляет он. "Если вы присудите моего подзащитного к штрафу, то прошу из этой суммы вычесть стоимость стирки простынь, которые истица запачкала своими туфлями".

Проститутка вскакивает и кричит: "Неправда! Туфли я сняла!!!"

В зале хохот. Подзащитный оправдан.

Великому русскому адвокату Ф.Н. Плевако приписывают частое использование религиозного настроя присяжных заседателей в интересах клиентов. Однажды он, выступая в провинциальном окружном суде, договорился со звонарём местной церкви, что тот начнёт благовест к обедне с особой точностью. Речь знаменитого адвоката продолжалось несколько часов, и в конце Ф.Н. Плевако воскликнул:

— Если мой подзащитный невиновен, Господь даст о том знамение!

И тут зазвонили колокола. Присяжные заседатели перекрестились. Совещание длилось несколько минут, и старшина объявил оправдательный вердикт.

Настоящее дело было рассмотрено Острогожским окружным судом 29-30 сентября 1883 г. Князь Г.И. Грузинский обвинялся в умышленном убийстве бывшего гувернёра своих детей, впоследствии управляющего имением жены Грузинского — Э.Ф. Шмидта. Предварительным следствием было установлено следующее. После того, как Грузинский потребовал от жены прекратить всякие отношения в качестве гувернёра, очень быстро сближается с женой, с гувернёром, а его самого уволил, жена заявила о невозможности дальнейшего проживания с Грузинским и потребовала выдела части принадлежащего ей имущества. Поселившись в отведённой ей усадьбе, она пригласила к себе в качестве управляющего Э.Ф. Шмидта. Двое детей Грузинского после раздела некоторое время проживали с матерью в той же усадьбе, где управляющим был Шмидт. Шмидт нередко пользовался этим для мести Грузинскому. Последнему были ограничены возможности для свиданий с детьми, детям о Грузинском рассказывалось много компрометирующего. Будучи вследствие этого постоянно в напряжённом нервном состоянии при встречах со Шмидтом и с детьми, Грузинский во время одной из этих встреч убил Шмидта, выстрелив в него несколько раз из пистолета.

Плевако, защищая подсудимого, очень последовательно доказывает отсутствие в его действиях умысла и необходимость их квалификации как совершенных в состоянии умоисступления. Он делает упор на чувства князя в момент совершения преступления, на его отношения с женой, на любовь к детям. Он рассказывает историю князя, о его встрече с "приказчицей из магазина", об отношениях со старой княгиней, о том, как князь заботился о своей жене и детях. Подрастал старший сын, князь его везёт в Петербург, в школу. Там он заболевает горячкой. Князь переживает три приступа, во время которых он успевает вернуться в Москву: "Нежно любящему отцу, мужу хочется видеть семью".

"Тут-то князю, ещё не покидавшему кровати, пришлось испытать страшное горе. Раз он слышит — больные так чутки — в соседней комнате разговор Шмидта и жены: они, по-видимому, перекоряются; но их ссора так странна: точно свои бранятся, а не чужие, то опять речи мирные…, неудобные… Князь встаёт, собирает силы…, идёт, когда никто его не ожидал, когда думали, что он прикован к кровати… И что же. Милые бранятся — только тешатся: Шмидт и княгиня вместе, нехорошо вместе… Князь упал в обморок и всю ночь пролежал на полу. Застигнутые разбежались, даже не догадавшись послать помощь больному. Убить врага, уничтожить его князь не мог, он был слаб… Он только принял в открытое сердце несчастье, чтобы никогда с ним не знать разлуки".

Плевако утверждает, что он бы ещё не осмелился обвинять княгиню и Шмидта, обрекать их на жертву князя, если бы они уехали, не кичились своей любовью, не оскорбляли его, не вымогали у него деньги, что это "было бы лицемерием слова". Княгиня живёт в её половине усадьбы. Потом она уезжает, оставляя детей у Шмидта. Князь разгневан: он забирает детей. Но тут происходит непоправимое. "Шмидт, пользуясь тем, что детское бельё — в доме княгини, где живёт он, с ругательством отвергает требование и шлёт ответ, что без 300 руб. залогу не даст князю двух рубашек и двух штанишек для детей. Прихлебатель, наёмный любовник становится между отцом и детьми и смеет обзывать его человеком, способным истратить детское бельё, заботится о детях и требует с отца 300 руб. залогу. Не только у отца, которому это сказано, — у постороннего, который про это слышит, встают дыбом волосы!"

На следующее утро князь увидел детей в измятых рубашонках. "Сжалось сердце у отца. Отвернулся он от этих говорящих глазок и — чего не сделает отцовская любовь — вышел в сени, сел в приготовленный ему для поездки экипаж и поехал… поехал просить у своего соперника, снося позор и унижение, рубашонок для детей своих". Шмидт же ночью, по показаниям свидетелей, заряжал ружья. При князе был пистолет, но это было привычкой, а не намерением. "Я утверждаю, — говорил Плевако, — что его ждёт там засада. Бельё, отказ, залог, заряженные орудия большого и малого калибра — всё говорит за мою мысль". Он едет к Шмидту. "Конечно, душа его не могла не возмутиться, когда он завидел гнездо своих врагов и стал к нему приближаться. Вот оно — место, где, в часы его горя и страдания, они — враги его — смеются и радуются его несчастью. Вот оно — логовище, где в жертву животного сластолюбия пройдохи принесены и честь семьи, и честь его, и все интересы его детей. Вот оно — место, где мало того, что отняли у него настоящее, отняли и прошлое счастье, отравляя его подозрениями… Не дай бог переживать такие минуты! В таком настроении он едет, подходит к дому, стучится в дверь. Его не пускают. Лакей говорит о приказании не принимать. Князь передаёт, что ему, кроме белья, ничего не нужно. Но вместо исполнения его законного требования, вместо, наконец, вежливого отказа, он слышит брань, брань из уст полюбовника своей жены, направленную к нему, не делающему со своей стороны никакого оскорбления. Вы слышали об этой ругани: "Пусть подлец уходит, не смей стучать, это мой дом! Убирайся, я стрелять буду". Всё существо князя возмутилось. Враг стоял близко и так нагло смеялся. О том, что он вооружён, князь мог знать от домашних, слышавших от Цыбулина. А тому, что он способен на всё злое — князь не мог не верить". Он стреляет. "Но, послушайте, господа, — говорит защитник, — было ли место живое в душе его в эту ужасную минуту". "Справиться с этими чувствами князь не мог. Слишком уж они законны. Муж видит человека, готового осквернить чистоту брачного ложа; отец присутствует при сцене соблазна его дочери; первосвященник видит готовящееся кощунство, — и, кроме них, некому спасти право и святыню. В душе их поднимается не порочное чувство злобы, а праведное чувство отмщения и защиты поругаемого права. Оно — законно, оно свято; не поднимись оно, они — презренные люди, сводники, святотатцы!"

Заканчивая свою речь, Фёдор Никифорович сказал: "О, как бы я был счастлив, если бы, измерив и сравнив своим собственным разумением силу его терпения и борьбу с собой, и силу гнёта над ним возмущающих душу картин его семейного несчастья, вы признали, что ему нельзя вменить в вину взводимое обвинение, а защитник его — кругом виноват в недостаточном умении выполнить принятую на себя задачу…"

Присяжные вынесли оправдательный вердикт, признав, что преступление было совершено в состоянии умоисступления.

Другой раз обратился к нему за помощью один богатый московский купец. Плевако говорит: "Я об этом купце слышал. Решил, что заломлю такой гонорар, что купец в ужас придёт. А он не только не удивился, но и говорит:

— Ты только дело мне выиграй. Заплачу, сколько ты сказал, да ещё удовольствие тебе доставлю.

— Какое же удовольствие?

— Выиграй дело, — увидишь.

Дело я выиграл. Купец гонорар уплатил. Я напомнил ему про обещанное удовольствие. Купец и говорит:

— В воскресенье, часиков в десять утра, заеду за тобой, поедем.

— Куда в такую рань?

— Посмотришь, увидишь.

Настало воскресенье. Купец за мной заехал. Едем в Замоскворечье. Я думаю, куда он меня везёт. Ни ресторанов здесь нет, ни цыган. Да и время для этих дел неподходящее. Поехали какими-то переулками. Кругом жилых домов нет, одни амбары и склады. Подъехали к какому-то складу. У ворот стоит мужичонка. Не то сторож, не то артельщик. Слезли. Купчина спрашивает у мужика:

— Готово?

— Так точно, ваше степенство.

— Веди…

Идём по двору. Мужичонка открыл какую-то дверь. Вошли, смотрю и ничего не понимаю. Огромное помещение, по стенам полки, на полках посуда. Купец выпроводил мужичка, раздел шубу и мне предложил снять. Раздеваюсь. Купец подошёл в угол, взял две здоровенные дубины, одну из них дал мне и говорит:

— Начинай.

— Да что начинать?

— Как что? Посуду бить!

— Зачем бить её?

Купец улыбнулся.

— Начинай, поймёшь, зачем…

Купец подошёл к полкам и одним ударом поломал кучу посуды. Ударил и я. Тоже поломал. Стали мы бить посуду и, представьте себе, вошёл я в такой раж и стал с такой яростью разбивать дубиной посуду, что даже вспомнить стыдно. Представьте себе, что я действительно испытал какое-то дикое, но острое удовольствие и не мог угомониться, пока мы с купчиной не разбили всё до последней чашки. Когда всё было кончено, купец спросил меня:

— Ну что, получил удовольствие?

Пришлось сознаться, что получил".

Спасибо за внимание!

В истории адвокатуры Российской империи нет более яркой личности, чем Федор Никифорович Плевако , — человек оставивший яркий след в памяти своих современников. Заслужил он такое отношение своим огромным талантом, а сама фамилия Плевако стала синонимом красноречия.

Родился он 13 апреля 1842 года в г. Троицке Оренбургской губернии в дворянской семье.

Начинал будущий адвокат свою карьеру в качестве стажера в Московском окружном суде (с 1862-1864 гг.). С 1866 Плевако Ф.Н. в присяжной адвокатуре: помощник присяжного поверенного, с октября 1870 присяжный поверенный округа Московской судебной палаты.

Вскоре Плевако Ф.Н. приобрел славу выдающегося адвоката и судебного оратора.

Остроумие, находчивость, способность мгновенно отреагировать на реплику противника, ошеломить аудиторию каскадом неожиданных образов и сравнений, к месту проявленный сарказм, — все эти качества с избытком демонстрировал Плевако.

Характерной чертой его выступлений была импровизация, Плевако никогда не готовил своих речей, а действовал по ситуации исходя из собравшейся аудитории, места и времени рассмотрения дела. Журналисты постоянно присутствовали на процессах с его участием, жадно ловля каждое сказанное им слово.

Плевако имел привычку начинать все свои выступления с фразы: «Господа, а ведь могло быть и хуже». Он никогда не изменял своей фразе. Однажды Плевако взялся защищать человека, изнасиловавшего свою дочь. Зал был как обычно полон, все ждали, с чего начнет адвокат свою речь. Неужели с излюбленной фразы? Невероятно. Плевако встал и хладнокровно произнес: «Господа, а ведь могло быть и хуже». Зал заревел. Не выдержал и сам судья. «Что, — вскричал он,- скажите, а что может быть хуже этой мерзости?», «Ваша честь, — спросил Плевако, — а если бы он изнасиловал вашу дочь?»

В историю адвокатской практики вошло множество дел с участием Плевако, когда его ум и смекалка, помогали достичь нужного результата. Вот несколько из них.

Однажды Плевако участвовал в защите старушки, вина которой состояла в том, что она украла жестяной чайник стоимостью 50 копеек. Прокурор, зная, кто будет в качестве, адвоката, решил заранее парализовать влиянии речи защитника, и сам высказал все, что можно было сказать в пользу подсудимой: бедная старушка, нужда горькая, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодования, а только жалость. Но собственность священна, и, если позволить людям посягать на нее/ страна погибнет. Выслушав прокурора поднялся Плевако и сказал: «много бед и испытаний пришлось перетерпеть России за ее более чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь… старушка украла чайник ценою в 50 копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно.

Старушка была оправдана.

Как-то Плевако защищал мужчину, которого женщина легкого поведения обвинила в изнасиловании и пыталась получить значительную сумму, якобы за нанесенную травму. При этом истица утверждала, что ответчик завлек ее в гостиничный номер и там изнасиловал. Мужчина же заявлял, что все было по доброму согласию. Последнее слово оставалось за Плевако.

— Господа присяжные, Если вы присудите моего подзащитного к штрафу, то прошу из этой суммы вычесть стоимость стирки простынь, которые истица запачкала своими туфлями.

Женщина вскакивает и кричит:

— Неправда! Туфли я сняла!

В зале хохот.

Подзащитный был оправдан.

Судили священника. Вина была доказана. Сам подсудимый во всем признался и покаялся.

Встал защитник, Плевако: «Господа присяжные заседатели! Дело ясное. Прокурор во всем совершенно прав. Во всех преступлениях подсудимый сам признался. О чем тут спорить? Но я обращаю ваше внимание вот на что. Перед вами сидит человек, который тридцать лет отпускал вам на исповеди ваши грехи. Теперь он ждет от вас: «отпустите ли вы ему его грехи!?»

Священника оправдали.

В личности Плевако сочетались целостность и размашистость, нигилизм и религиозность (Плевако был любителем и знатоком церковного песнопения), простота в быту и разгульное барство (Плевако устраивал пиры на специально зафрахтованных пароходах от Нижнего Новгорода до Астрахани). Беря огромные гонорары с состоятельных клиентов, Плевако безвозмездно защищал крестьян села Люторичи, поднявших восстание (кроме того, оплатил расходы по содержанию всех их за три недели судебного разбирательства).

Дом Плевако был всегда центром общественной и культурной жизни Москвы конца Х I Х начала ХХ века.

Умер Плевако 05 января 1909 года в Москве. Похоронен на Ваганьковском кладбище.

Статья о Плевако, принадлежащая перу, как следует из подписи, кандидата исторических наук. Там излагается следующий драматический эпизод 130-летней (1890-й год) давности:

«Не удивительно, что страстные, картинно-образные выступления Плевако не только триумфально спасали, но и убивали. Показательным в этом отношении стало дело управляющего московской гостиницей «Черногория» некоего Фролова, привлеченного к уголовной ответственности за самоуправство.

Девушка приехала в Москву из провинции и остановилась в этой гостинице, заняв отдельную комнату на третьем этаже. Было уже за полночь, когда подвыпивший Фролов решил нанести ей «визит». На требование впустить его проснувшаяся от стука девушка ответила отказом, после чего по приказу Фролова полотеры начали ломать дверь. В тот момент, когда дверь затрещала, девушка в одной сорочке при 25-градусном морозе выпрыгнула из окна. На ее счастье, во дворе было много снега, и она до смерти не расшиблась, хотя и сломала руку.

При рассмотрении дела в суде обвинительная сторона «наивно» отказывалась понять, чего так испугалась девушка и почему выбросилась из окна с риском для жизни. Недоумение прокурора разрешил Плевако, защищавший интересы пострадавшей. Его речь была краткой и свелась к проведению такой параллели: «В далекой Сибири, — сказал Плевако, — в дремучей тайге водится зверек, которого судьба наградила белой как снег шубкой. Это горностай. Когда он спасается от врага, готового его растерзать, а на пути встречается грязная лужа, которую нет времени миновать, он предпочитает отдаться врагу, чем замарать свою белоснежную шубку. И мне понятно, почему потерпевшая выскочила в окно». Не добавив больше ни слова, Плевако сел. Впрочем, большего от него и не требовалось. Судьи приговорили Фролова к расстрелу».

Горностай, зимний окрас. (wikipedia.org)

Не надо быть зоологом-горностаеведом (ладно-ладно, специалистом по куньим), чтобы понимать, что-либо — непролазная грязь, либо белый горностай; разумеется, разъезженная лужа может встретиться и снежной зимой, но почему бы горностаю ее не обежать? Не надо быть узким специалистом по российской истории XIX в., чтобы понимать, что казнили в нем крайне редко, все больше за покушение на царя либо за воинские преступления в военное время, причем расстрел полагался только по второй категории деяний. Откуда же тогда что взялось?

С расстрелом выходит проще (и, надо признать, забавнее): его просто не было. Поиск довольно быстро выводит нас на бесконечную череду однообразных повторов фрагмента (в том числе и в учебных пособиях уважаемых вузов) к вполне очевидному первоисточнику: хорошо известной специалистам по адвокатуре и поклонникам Плевако книге В. И. Смолярчука «Адвокат Федор Плевако» (Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 1989). Там на страницах 86−87 вся эта история излагается, слово в слово как в цитированном выше отрывке (которой ссылки, само собой, не содержит), целыми абзацами — вплоть до знаков препинания, но с одним существенным отличием в финале: «И, не прибавив больше ни слова, адвокат сел. Да от него больше ничего и не требовалось. Если был наивен обвинитель, то этого нельзя было сказать о судьях. Признав Фролова виновным, они приговорили его к высшей мере наказания».

С судьбой Фролова проясняется, хотя и не вполне. Конечно же, его не расстреляли, его «приговорили к высшей мере наказания». Ясно, что в представлении советского человека это подразумевает расстрел, и кто-то из наших современников прочитал и осмыслил формулировку Василия Смолярчука однозначно, но сам-то Василий Иванович откуда ее взял?

А взял он ее из интереснейшей, но никому практически в 1989 году не памятной книге Е. И. Козлининой «За полвека (1862−1912). Воспоминания, очерки и характеристики», вышедшей в далеком и благополучном 1913-м в Москве, в типографии Бердоносова, Пригорина и Ко., что на Большой Дмитровке в доме № 3. «Екатерина Ивановна Козлинина — говорится о ней в аннотации на одном из почтенных букинистических сайтов — многие десятилетия проработала в московской судебной системе, начав свой трудовой путь с должности переписчицы, и была свидетелем еще дореформенных порядков ведения следствия и суда. На ее глазах прошли и сама реформа 1864−1866 гг., ознаменованная открытием Окружных судов и Судебной палаты, и работа выдающихся судебных деятелей новой формации, таких, как Д. А. Ровинский и А. Ф. Кони, и наиболее громкие уголовные и политические процессы». Вот она-то и употребила на странице 199 это выражение, простодушно полагая, что всем читателям будет ясно: речь идет о максимально возможном при данном обвинении наказании — лишении прав состояния и длительной ссылке в «места отдаленные». Так что спрос не с нее, а с доктора юридических наук, некритически у нее списавшего (тоже практически слово в слово, и тоже без ссылки) через три четверти столетия — уж он-то должен бы, казалось бы, понимать!..

Обложка первого издания. (dlib.rsl.ru)

Интереснее с горностаем. Екатерина Ивановна в «художественных красивостях» замечена была, но выдумать за Плевако зверушку от кончика носа до кончика хвоста, конечно, никогда не осмелилась бы (тем более, меньше четверти века прошло и очевидцы были живы). Значит, был «зверок» — именно так передает речь Плевако тогдашняя орфография. Откуда же он взялся?

Детство Федора Никифоровича прошло на Южном Урале, горностаи там водятся, неужели из младых лет пришло, рассказы охотников или матушки-казашки навеяли? Нет, ларчик открывается проще. Великий русский адвокат самозабвенно любил читать и хранил в своей необъятной памяти множество всякого. В том числе, судя по всему, и такого:

«Существует легенда, что один из герцогов Бретани Ален Кривая Борода (Alain Barbetorte), преследуемый норманнами, был остановлен разлившейся рекой, илистой и грязной. В это время герцог заметил горностая, убегающего от скачущих лошадей и тоже остановленного рекой. У самой воды горностай резко развернулся, предпочитая смерть грязи. Оценив мужество зверька, Ален II крикнул своим соратникам: «Лучше смерть, чем позор!», и воодушевлённые бретонцы повернулись лицом к противнику».

Ален Кривая Борода, статуя 1861 года. (bcd.bzh)

А уж побелил легендарного горностая Федор Никифорович, надо полагать, самостоятельно.

В любом случае, горностай — был. Расстрела — не было.

Старушка с чайником

Одна из самых известных баек про Плевако — о том, как он спас от сурового наказания старушку, укравшую чайник. В десятках вариантов разошлась она по просторам интернета, варьируются только степень привилегированности старушки (то ли столбовая дворянка, то ли почетная гражданка) и стоимость чайника — от 30 до 50 коп. Впрочем, первоисточник находится без труда, это очерк Викентия Викентьевича Вересаева, врача и писателя, из серии «Невыдуманные рассказы о прошлом» (Собрание сочинений в 5-и томах. Т.4. М., 1961. С.355−356):

Викентий Вересаев, фото 1913 г. (wikipedia.org)

«Прокуроры знали силу Плеваки. Старушка украла жестяной чайник стоимостью дешевле пятидесяти копеек. Она была потомственная почетная гражданка и, как лицо привилегированного сословия, подлежала суду присяжных. По наряду ли или так, по прихоти, защитником старушки выступил Плевако. Прокурор решил заранее парализовать влияние защитительной речи Плеваки и сам высказал все, что можно было сказать в защиту старушки: бедная старушка, горькая нужда, кража незначительная, подсудимая вызывает не негодование, а только жалость. Но — собственность священна, все наше гражданское благоустройство держится на собственности, если мы позволим людям потрясать ее, то страна погибнет.

Поднялся Плевако:

Много бед, много испытаний пришлось претерпеть России за ее больше чем тысячелетнее существование. Печенеги терзали ее, половцы, татары, поляки. Двунадесять языков обрушились на нее, взяли Москву. Все вытерпела, все преодолела Россия, только крепла и росла от испытаний. Но теперь, теперь… Старушка украла старый чайник ценою в тридцать копеек. Этого Россия уж, конечно, не выдержит, от этого она погибнет безвозвратно.

Оправдали.

Все в очерке хорошо, да вот только решительно не вяжется он с законодательством, как и расстрел из предыдущего сюжета. Не было ни потомственным почетным гражданам, ни дворянам более никаких привилегий в суде, это — одно из главных достоинств Судебной реформы 1864 года. И «светил» старушке любого происхождения за мельчайшую кражонку мировой суд, а стало быть — ни прокурора, ни адвоката, ни, особенно, присяжных. Что же, выдумка?

Нет, не выдумка. Только был там не жестяной чайник, а серебряный кофейник, и не 30 копеек, а 300 рублей, как и описано это у современника Вересаева знаменитого некогда журналиста Власа Дорошевича:

Влас Дорошевич, фото н. ХХ в. (wikipedia.org)

«В здании мирового съезда как раз заседало в это время «бродячее правосудие» [Так иронически называли регулярные выездные сессии окружного суда, несколько раз в год посещавшие все города судебного округа].

Выездная сессия, с кандидатами на судебные должности вместо защитников и с пятнадцатью свободными минутами на каждое дело. Проходя по коридору, Плевако увидел какую-то старушку, бедно, чисто одетую. Которая горько плакала. Материнская любовь и материнское горе всегда особенно трогали Плевако.

У вас сын судится?

Нет, я сама.

Вы? Что же такое могли вы сделать, противное законам?

История оказалась вздорной. Для всех, кроме старушки.

Все померли… Средств никаких… Украла… Кража пустячная.

Но — дворянка. Окружной суд. Плевако обратился к ее «кандидату»:

Не передадите ли мне защиты?

Федор Никифорович!..

Известие, что «в суде выступает сам Плевако», через две минуты вызвало волнение в городе. Судьи сделали перерыв, чтобы дать городским дамам время одеться и прибежать в суд. Зал переполнился. Товарищ прокурора, «набивающий руку» на выездных сессиях, заострил язык. С таким противником! Перед такой аудиторией! Судебное следствие длилось минуту.

Признаете ли себя виновной… кофейника… меньше 300 рублей…

Признаю, ваше превосходительство!

В виду сознания… отказываюсь от допроса свидетелей…

В свою очередь не вижу надобности!

Товарищ прокурора поднялся.

- …не простая кража… Когда крадет темный, неграмотный человек-Дворянка!.. по рождению принадлежащая… заветы воспитания… образования… Какой пример для простых, для темных людей?

Поднялся Плевако:

Господа присяжные заседатели! Каюсь. Я несколько легкомысленно посмотрел на дело и взял на себя защиту моей клиентки. Думал, присяжные пожалеют. Дело пустячное! Но, выслушав речь господина товарища прокурора, я увидал, что ошибся. Он так убедил меня в тяжести преступления моей клиентки, что я не нахожу ни одного слова в ее оправдание. И позволю себе только несколько развить мысль почтенного представителя обвинения. В восемьсот шестьдесят втором году, господа присяжные заседатели, Русь страдала от страшных внутренних беспорядков. Но предки наши послали за варягами. Пришли варяги, помогли, плохо ли, хорошо ли, но ввели порядок. И Русь спасена. Воскресла Русь. Потом на Русь пришли татары, разграбили, сожгли ее, полонили всю. Погибала Русь. Но не погибла! Съедаемая удельными раздорами, забыла их, сплотилась воедино, встряхнулась могучая Русь и сбросила с себя ненавистное «поганое» иго. Поднялась и воскресла святая Русь. Спаслася! В одна тысяча шестьсот двенадцатом году, под надменным игом поляков, кровью сочилась и умирала израненная Русь. Все пророчило ее гибель. Москва была взята, и уж в Варшаве, как коршун ждет добычи, ждал Мономахова венца чуждый Руси, иноплеменный царь. Но, пока поляки пировали победу в Москве, — в Нижнем Новгороде кликнул могучий русский клич Козьма Минин, простой званием, великий сердцем человек. И как слетаются орлы, слетелась Русь на его орлиный клекот, и встала как один человек, и разбила позорные цепи, и с позором прогнала надменного врага. Воскресла святая Русь И была спасена. А через двести лет победитель всей Европы, казалось, на голову ей ступил дерзкою ногой. Москва была сожжена! Сама Москва! Из Кремля победитель диктовал условия мира! Но и тут не погибла Русь. Поднялась, и огнем, и морозом своим, оружием и граблями гнала победителя — гнала, пока не утопила его славы в Березине. Воскресла Русь! Но вот в тысяча восемьсот таком-то году престарелая дворянка такая-то, от голода забыв все законы божеские и человеческие, украла серебряный кофейник, подорвала всякое уважение к священному праву собственности, подала пагубный пример всей России. И от этого удара, мне кажется, никогда не оправиться, не подняться, не воскресить бедной Руси.

«Практиковавшийся» товарищ прокурора, говорят, в ту ночь покушался отравиться…

Плевако — страшный противник. Страшный своею находчивостью».

И все встает на место. Понятно, почему прокурор и адвокат, понятно, почему присяжные. То, что старушка дворянка, — важный психологический штрих, а не изъян в законе. И грозит ей при формальном применении статей Уложения о наказании серьезная беда, кража не пустячная, 300 рублей — полугодовое жалование младшего офицера или мелкого чиновника.

А Плевако — да, молодец. Что с горностаем, что с «погибла Русь!»

Федор Плевако родился 25 апреля 1842 года. Его родители не состояли в браке, поэтому он считался незаконнорожденным ребенком. Юноша отличался недюжинными способностями, легче всего ему давалась математика. Федор целыми днями сидел над книгами и без труда поступил в Коммерческое училище в Москве. Увы, доучиться не удалось — Плевако и его брата исключили из учебного заведения как незаконнорожденных. Отец использовал все связи, чтобы его детей приняли в 1-ю Московскую гимназию. Затем Федор стал студентом юрфака Московского университета. Преподаватели отмечали живой ум юноши и прочили ему блестящее будущее.

Молодой адвокат быстро становится одним из самых востребованных в Москве. Его слушали с замиранием сердца — Плевако со своим удивительным ораторским даром мог убедить любого.

«Речь его ровна, мягка, искренна».

Тональность своей речи он «адаптировал» под слушателей, апеллируя как к разуму, так и к чувствам. Точные образы, лаконичность и логическая стройность — на судебной трибуне Федору Никифоровичу не было равных. При этом свои речи он никогда не готовил заранее. Аудиторию покоряли остроумные замечания, всегда сказанные к месту. «Скуластое, угловатое лицо калмыцкого типа с широко расставленными глазами, с непослушными прядями длинных черных волос могло бы назваться безобразным, если бы его не освещала внутренняя красота, сквозившая то в общем одушевленном выражении, то в доброй, львиной улыбке, то в огне и блеске говорящих глаз.

Аудиторию покоряли остроумные замечания, всегда сказанные к месту

Его движения были неровны и подчас неловки; нескладно сидел на нем адвокатский фрак, а пришепетывающий голос шел, казалось, вразрез с его призванием оратора. Но в этом голосе звучали ноты такой силы и страсти, что он захватывал слушателя и покорял его себе», — писал судья Анатолий Кони.

Почтовая марка России

Так описывал знаменитого адвоката Антон Павлович Чехов: «Плевако подходит к пюпитру, полминуты в упор глядит на присяжных и начинает говорить. Речь его ровна, мягка, искренна. Образных выражений, хороших мыслей и других красот многое множеств. Дикция лезет в самую душу, из глаз глядит огонь. Сколько бы Плевако ни говорил, его всегда без скуки слушать можно…».

Юрист участвовал в громком деле о Морозовской стачке (1885). Это была одна из крупнейших забастовок в истории Российской империи. Ее участниками стали около 8000 тысяч человек. На подавление стачки власти бросили 3 батальона солдат и 500 казаков. В итоге на скамье подсудимых оказались 33 человека, однако они были оправданы судом присяжных. В своих выступлениях Плевако апеллировал к чувству сострадания к рабочим, изнуренных тяжелым физическим трудом. Он выступал защитником по делам о беспорядках рабочих несколько раз.

Плевако со своим удивительным ораторским даром мог убедить любого

Еще одна блистательная речь Федора Никифоровича связана с бунтом крестьян одного из сел Тульской губернии против соседнего помещика, графа Бобринского. Бунт жестоко подавили, 34 «подстрекателя» были преданы суду. Плевако не только защищал подсудимых, но и оплатил им все судебные расходы. Тяжелое положение тульских крестьян доказывал конкретными цифрами. По его словам, они жили «во сто крат тяжелее дореформенного рабства». «Бедность безысходная, <…> бесправие, беззастенчивая эксплуатация, всех и вся доводящая до разорения, — вот они, подстрекатели!», — заявил адвокат.

Однажды Плевако защищал продавщицу, которая нарушила правило о торговли и закрыла свою лавку на 20 минут позже, нежели чем это предусматривалось законом. Федор Никифорович опоздал на заседание на 10 минут. Прокурор просил признать подсудимую виновной. «Подсудимая действительно опоздала на 20 минут. Но, господа присяжные заседатели, она женщина старая, малограмотная, в часах плохо разбирается. Мы с вами люди грамотные, интеллигентные. А как у вас обстоит дело с часами? Когда на стенных часах — 20 минут, у господина председателя — 15 минут, а на часах господина прокурора — 25 минут. Конечно, самые верные часы у господина прокурора. Значит, мои часы отставали на 20 минут, и поэтому я на 20 минут опоздал. А я всегда считал свои часы очень точными, ведь они у меня золотые, мозеровские», — сказал Плевако. После его речи продавщицу оправдали.

Игуменья Митрофания

Федор Никифорович также защищал игуменью Митрофанию; она обвинялась в присвоении чужого имущества. Это дело широко освещалось в печати. Суд постановил лишить Митрофанию имущества и сослать в Енисейскую губернию, однако ее заступники добились смягчения приговора на высылку в Ставрополь. Выдающийся адвокат скончался 5 января 1909 года в Москве.

Федор Никифорович Плевако

Федор Плевако родился 13 (25) апреля 1842 года в городе Троицк Оренбургской губернии.

По некоторым данным, Ф.Н. Плевако был сыном дворянина и крепостной. Отец - надворный советник Василий Иванович Плевак, мать - Екатерина Степанова. Родители не состояли в официальном церковном браке, поэтому двое их детей - Федор и Дормидонт - считались незаконнорожденными.

В 1851 году семья Плеваков переселилась в Москву. Осенью братьев отдали в Коммерческое училище на Остоженке. Братья учились хорошо, особенно Федор прославился математическими способностями. К концу первого года учебы их имена были занесены на «золотую доску» училища, однако через полгода Федора и Дормидонта исключили как незаконнорожденных. Осенью 1853 года, благодаря хлопотам отца,они были приняты в 1-ю Московскую гимназию на Пречистенке - сразу в 3 класс.

В 1864 году Федор Плевако окончил курс на юридическом факультете Московского университета, получив степень кандидата права.

Занимался и научной работой - перевел на русский язык и издал в 1874 курс римского гражданского права немецкого юриста Г.Ф. Пухты.

В 1870 году Плевако поступил в сословие присяжных поверенных округа московской судебной палаты и вскоре стал известен как один из лучших адвокатов Москвы, часто не только бесплатно помогавший бедным, но иногда оплачивавший непредвиденные расходы неимущих клиентов.

Карьера Плевако состоялась в Москве, которая наложила на него свой отпечаток. Религиозное настроение московского населения и богатое событиями прошлое города находили отклик в судебных речах адвоката. Они изобилуют текстами Священного Писания и ссылками на учение святых отцов. Природа наделила Плевако редким даром проникновенного, убеждающего слова, в котором он не отказывал людям, ищущим защиту от несправедливости.

Образцами судебного красноречия стали речи Плевако по делу игуменьи Митрофании, участвовавшей в подлогах, мошенничестве и присвоении чужого имущества (Плевако выступил гражданским истцом), в защиту Бартенева по делу об убийстве артистки Висновской (это дело послужило основой рассказа И. А. Бунина "Дело корнета Елагина"), в защиту Качки, 19-летней девушки, подозреваемой в убийстве студента Байрошевского, с к-рым она находилась в любовной связи.Федор Никифорович Плевако выступал по делам о крестьянских волнениях, о фабричных беспорядках (о стачке на фабрике Товарищества С. Морозова), в защиту рабочих, обвинявшихся в сопротивлении властям и истреблении фабричного имущества.

С 1907 года- депутат 3-й Государственной думы от партии октябристов. Являлся членом партии «Союз 17 октября» («Октябристы») - право-либерального политическогообъединения.

В круг друзей и знакомых Плевако входили литераторы, артисты и художники: Михаил Врубель, Константин Коровин, Константин Станиславский, Василий Суриков, Федор Шаляпин, Мария Ермолова, Леонид Собинов.

Факты о карьере Плевако - известные политические процессы:

• Дело люторических крестьян (1880)
• Дело севских крестьян (1905)
• Дело о стачке рабочих фабрики Товарищества С. Морозова (1886) и других.
• Дело Бартенева
• Дело Грузинского
• Дело Лукашевича
• Дело Максименко
• Дело рабочих Коншинской фабрики
• Дело Замятниных
• Дело Засулич (приписывается Плевако, на самом деле защитником был П. А. Александров)

Прочие интересные факты:

• У Ф. Н. Плевако было два сына (от разных жён), которых звали одинаково - Сергеями Фёдоровичами. Позже оба Сергея Фёдоровича Плевако стали адвокатами и практиковали в Москве, из-за чего нередко возникала путаница.

• По альтернативной биографии, описанной, например, в новелле В. Пикуля «Не от крапивного семени», отцом Ф. Н. Плевако был сосланный польский революционер.

Умер 23 декабря 1908 года (5 января 1909), на 67-ом году жизни, в Москве. Известного адвоката похоронили на кладбище Скорбященского монастыря. В 1929 г. монастырское кладбище решено было закрыть, а на его месте организовать детскую площадку. Останки Плевако, по решению родственников, были перезахоронены на Ваганьковском кладбище.

В данный момент существует Некоммерческое партнерство «Фонд исторического и культурного наследия отечественной юриспруденции имени Ф.Н. Плевако».

Главной целью Партнерства является деятельность по сохранению и популяризации исторического и культурного наследия адвокатуры выдающегося российского юриста Ф.Н. Плевако, а также содействие членам Партнерства в осуществлении деятельности, направленной на достижение вышеуказанной цели.