Ничто человеческое им не чуждо. Чьи слова «я человек и ничто человеческое мне не чуждо»? Ничто человеческое мне не чуждо

02.11.2019

Может ли христианин руководствоваться изречением: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо»?

Валерий

Отвечает Иеромонах Иов (Гумеров):

Высказывание «Homo sum, humani nihil a me alienum puto», ставшее афоризмом, впервые появилось в 162 году до Р.Х. в комедии Публия Теренция Афра (ок. 195 – 159 до Р.Х.) «Heautontimorumenos» («Наказывающий сам себя»; в русских изданиях – «Самоистязатель»). В пьесе рассказывается, как Клиния, сын старика Менедема, влюбился в соседскую девушку. Отец, чтобы прекратить общение, обошелся с сыном сурово. Клиния уехал из дома и поступил на военную службу. Отца сильно мучила совесть. Он стал изнурять себя непосильным трудом в поле, исполняя работу, которую раньше делали его рабы. Старик сосед Хремет спрашивает Менедема, почему он с утра до вечера себя изнуряет, имея богатое поместье и рабов: «Ни отдыху, ни сроку не даешь себе». И слышит в ответ:

Менедем

Неужто мало дела у тебя, Хремет?

В чужое дело входишь! До тебя оно

Совсем и не касается.

Хремет

Я человек!

Не чуждо человеческое мне ничто.

Дозволь вопрос, дозволь и увещание.

Коли ты прав, так буду поступать и я,

Не прав – я отклонить тебя попробую.

(Акт 1. Сцена 1)

Слова Хремета стали афоризмом. Но вряд ли Теренций предполагал, что они будут одним из самых известных афоризмов и много веков спустя. Не мог он предвидеть и того, что в эти слова будут вкладывать совсем иной смысл, чем они имели первоначально. В словах Хремета выражена мысль о причастности человека ко всему человеческому – о соучастии человека в радостях и печалях другого человека. В древнеримской литературе это изречение стало выражением идеи общественного единства, ибо все люди имеют одну природу. Так, Луций Анней Сенека (ок. 4 до Р.Х. – 65 по Р.Х.) писал: «Природа производит нас всех братьями, сделанными из одних и тех же элементов, назначенными к одним и тем же целям. Она вкладывает в нас чувство любви, делая нас общительными, дает жизни закон равенства и справедливости, и, согласно ее идеальным законам, нет ничего более низменного, чем обидеть, лучше уж быть обиженным. Она заставляет нас быть готовыми оказывать помощь и делать добро. Сохраним же в сердцах и на устах слова: «Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Будем же всегда помнить, что мы рождены для общества, а наше общество – это что каменный свод, который только потому не падает, что камни, опираясь один на другой, поддерживают друг друга, а они, в свою очередь, крепко держат свод» (Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. Письмо XCV).

Ранее и Марк Туллий Цицерон (106–43 до Р.Х.) использовал афоризм Теренция: «Природа создала нас для того, чтобы мы разделяли между собой всю совокупность прав и пользовались ими все сообща. И я, говоря «природа», хочу, чтобы во всем этом рассуждении меня так и понимали. Но испорченность, связанная с дурными наклонностями, так велика, что от нее как бы гаснут огоньки, данные нам природой, и возникают и укрепляются враждебные им пороки. И если бы люди – как по велению природы, так и в силу своего суждения – признавали, что «ничто человеческое им не чуждо», как говорит поэт, то все они одинаково почитали бы право» (Цицерон Марк Туллий. Диалоги. М., 1994. С. 99).

Обоснование верной идеи единства человечества как у Цицерона, так и у Сенеки имеет натуралистический характер. Библейско-христианское учение преодолевает ограниченность языческого мировоззрения. Апостол Павел, выступая в ареопаге, дал точное богословское обоснование идеи единства человеческого рода: «От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли» (Деян. 17: 26). Господь Творец не только произвел всех людей от одного человека (Адама), но и положил основные законы жизни человечества и главную цель человеческой жизни – стремление к Богу (чтобы «они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и недалеко от каждого из нас» (Деян. 17: 27). После Боговоплощения и Искупительной Жертвы Иисуса Христа подлинное единство человечества возможно только во Христе.

Ни в период раннего христианства, ни в средние века к афоризму Теренция христиане не обращались. Лишь в эпоху Ренессанса, когда возникла гуманистическая философия, афоризм Теренция стал использоваться для апологии человека и оправдания его слабостей и даже пороков. Джованни Пико делла Мирандола (1463–1494) писал: «Человека по праву называют и считают великим чудом, живым существом, действительно достойным восхищения» («Речь о достоинстве человека»). Эразм Роттердамский (1466–1536), отвечая на резкие и грубые высказывания М. Лютера, замечает: «Если бы ты ограничился двумя или тремя выпадами, могло бы показаться, что они вырвались у тебя случайно, но эта книга повсюду кипит поношениями! Ими ты начинаешь, ими ты и заканчиваешь. Если бы ты удовлетворился одной из насмешек такого рода, как называя меня «бревном», «ослом» или «грибом», я бы не ответил ничего, кроме слов: «Я – человек, и, думаю, ничто человеческое мне не чуждо» (Эразм Роттердамский. Гипераспистес // Эразм Роттердамский. Философские произведения. М., 1986. С. 582).

Нравственный антропоцентризм гуманистов неизбежно вел и привел к разрыву с великой христианской традицией, направленной на возрождение человека путем духовного врачевания падшего человеческого естества. «Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе» (Флп. 4: 13). Священное Писание и святые отцы открыли путь победы над грехом: «Никто, согрешая, не может представлять в извинение греха немощь плоти. Ибо единение с Богом-Словом, разрешением клятвы, восстановило в силе все естество, сделав таким образом неизвинительным для нас склонение произволения на страсти. Божество Слова, будучи всегда по благодати соприсуще верующим в Него, заглушает закон греха, сущий во плоти» (преподобный Максим Исповедник).

Дух примиренности с грехом и самооправдания породил постепенно различные идеологии безбожия и человекобожия. Ф.М. Достоевский в диалоге Ивана Карамазова с князем тьмы показывает демоническую природу человеческого самооправдания. Явившийся Ивану собеседник говорит: «Сатана sum et nihil humanum a me alienum puto». «Как, как? Сатана sum et nihil humanum… это неглупо для черта!» – восклицает Иван и слышит в ответ: – «Рад, что наконец угодил» (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений. Т. 15. М., 1976. С. 74). Преподобный Иустин (Попович), комментируя это место романа «Братья Карамазовы», говорит: «Тайна личности Ивана раскрыта. Она состоит в интеллектуальном родстве и интимных дружеских отношениях с диаволом. И как диавол говорит Ивану: «Я – сатана, и поэтому ничто человеческое мне не чуждо», с таким же правом и Иван может сказать диаволу: «Я – человек и думаю, что ничто сатанинское мне не чуждо». Человек и диавол становятся как бы синонимами; они могут соперничать друг с другом и заменять один другого в нашем человеческом мире, а возможно, и еще в каких-то других мирах» (Иустин (Попович), преподобный. Ф.М. Достоевский о Европе и славянстве. Глава «Тайна атеистической философии и анархистской этики»).

В современной жизни и культуре афоризм «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» стал удобной и емкой формулой самооправдания всех, кто не хочет идти тесным путем спасения. Кто не хочет жить по заповедям Божиим, тот добровольно подчиняется власти демонов, ибо «кто делает грех, тот от диавола» (1Ин. 3:8). Однако, слово Божие увещевает беспечных: «Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную» (Гал. 6: 7–8).

Знаком ли вам афоризм «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо»? В современной жизни и культуре это изречение стало удобной и емкой формулой самооправдания всех, кто не хочет идти нелегким путем честности и достоинства. Кто не хочет жить по нетрудным, но трудным десяти заповедям, тот легко себя оправдывает: «А что? Ничто человеческое мне не чуждо!»

Тот ли смысл несет этот афоризм, что мы в него вкладываем, оправдывая свои слабости?

Немного истории

На Зарубежной литературе мы проходили комедию Публия Теренция «Heautontimorumenos» («Наказывающий сам себя»; в русских изданиях – «Самоистязатель»). В пьесе рассказывается, как Клиния, сын старика Менедема, влюбился в соседскую девушку. Отец, чтобы прекратить общение, обошелся с сыном сурово. Клиния уехал из дома и поступил на военную службу. Отца сильно мучила совесть. Он стал изнурять себя непосильным трудом в поле, исполняя работу, которую раньше делали его рабы. Старик сосед Хремет спрашивает Менедема, почему он с утра до вечера себя изнуряет, имея богатое поместье и рабов: «Ни отдыху, ни сроку не даешь себе». И слышит в ответ:

Менедем

Неужто мало дела у тебя, Хремет?
В чужое дело входишь! До тебя оно
Совсем и не касается.

Хремет

Я человек!
Не чуждо человеческое мне ничто.
Дозволь вопрос, дозволь и увещание.
Коли ты прав, так буду поступать и я,
Не прав – я отклонить тебя попробую.

(Акт 1. Сцена 1)

Слова Хремета стали афоризмом. Но вряд ли Теренций предполагал, что в эти слова будут вкладывать совсем иной смысл, чем они имели первоначально.

Ничто человеческое не чуждо - это оказывать помощь и делать добро

В словах Хремета выражена мысль о причастности человека ко всему человеческому – о соучастии человека в радостях и печалях другого человека. В древнеримской литературе это изречение стало выражением идеи общественного единства, ибо все люди имеют одну природу.

Природа производит нас всех братьями, сделанными из одних и тех же элементов, назначенными к одним и тем же целям. Она вкладывает в нас чувство любви, делая нас общительными, дает жизни закон равенства и справедливости, и, согласно ее идеальным законам, нет ничего более низменного, чем обидеть, лучше уж быть обиженным. Она заставляет нас быть готовыми оказывать помощь и делать добро.

Природа создала нас для того, чтобы мы разделяли между собой всю совокупность прав и пользовались ими все сообща. И я, говоря “природа”, хочу, чтобы во всем этом рассуждении меня так и понимали.

Наши пороки нас губят

Но испорченность, связанная с дурными наклонностями, так велика, что от нее как бы гаснут огоньки, данные нам природой, и возникают и укрепляются враждебные им пороки. И если бы люди – как по велению природы, так и в силу своего суждения – признавали, чт о «ничто человеческое им не чуждо», как говорил поэт, то в нашем мире было бы куда спокойней и радостней.

Повторюсь, что в современной жизни и культуре афоризм «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» стал удобной и емкой формулой самооправдания всех, кто не хочет нелегким путем честности и добропорядочности. Не тот смысл мы вкладываем в эти слова. Совсем не тот.

Сохраним же в сердцах своих слова: « Я – человек, и ничто человеческое мне не чуждо» .

Будем же всегда помнить, что «мы рождены для общества, а наше общество – это что каменный свод, который только потому не падает, что камни, опираясь один на другой, поддерживают друг друга, а они, в свою очередь, крепко держат свод». (Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию)

Сборник комедий Публия Теренция Афра

Я человек и ничто человеческое мне не чуждо — латинское выражение: (хомо сум эт нихиль хуманум а мэ альенум путо). Автором его считается древнеримский драматург, комедиограф Публий Теренций Афр (185 г. до н.э. — 159 г. до н.э.).

В одном из диалогов его комедии "Самоистязатель" Менедем спрашивает Хремета:

Неужто мало дела у тебя, Хремет?
В чужое дело входишь! До тебя оно
Совсем не касается

Тот в ответ
Я — человек
не чуждо человеческое мне ничто

Карл Маркс в ответ на вопрос «Ваше любимое изречение?» назвал «Nihil humanum a me alienum puto «

Ему не было чуждо человеческое

"Театральная школа находилась через дом от нас, на Екатерининском канале. Влюбленные в воспитанниц каждый день прохаживались бессчетное число раз по набережной канала, мимо окон школы. Воспитанницы помещались в третьем этаже, а воспитанники во втором...Воспитанницы постоянно смотрели в окна и вели счет, сколько раз пройдет обожатель, и мера влюбленности считалась числом прогулок мимо окон.

Пушкин тоже был влюблен в одну из воспитанниц-танцорок и также прохаживался одну весну мимо окон школы и всегда проходил по маленькому переулку, куда выходила часть нашей квартиры, и тоже поглядывал на наши окна, где всегда сидели тетки за шитьем. Они были молоденькие, недурны собой. Я подметила, что тетки всегда волновались, завидя Пушкина, и краснели, когда он смотрел на них. Я старалась заранее встать к окну, чтобы посмотреть на Пушкина. Тогда была мода носить испанские плащи, и Пушкин ходил в таком плаще, закинув одну полу на плечо" (А. Я. Панаева «Воспоминания»)

То есть выражение Homo sum et nihil humanum a me alienum puto (я человек и ничто человеческое мне не чуждо) означает признание за человеком права на слабости, ошибки, заблуждения

Применение крылатой фразы в литературе

— «Юрий Петрович простосердечно ответил: «Я человек все-таки, и ничто человеческое мне не чуждо» (Вениамин Смехов «Театр моей памяти»)
— «А может и уступить, махнуть на все рукой («Живем один раз», «Надо брать от жизни все», «Ничто человеческое мне не чуждо»), и тогда ему остается одно: как можно скорее уходить из института» (Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий «Понедельник начинается в субботу»)
— «Я человек, ― с аппетитом говорит он, ― и ничто человеческое мне не чуждо» (Юрий Герман «Дорогой мой человек»)
— «Написавши на знамени: ничто человеческое мне не чуждо, я искренно уверовал, что воистину вступил в область этого «человеческого» (М. Е. Салтыков-Щедрин Сборник (1875-1879)

«Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» (Homo sum, humani nihil a me alienum puto, лат.) - цитата из комедии «Самоистязатель» (Heauton Timorumenos, лат) 1 , 1, 1, 25 римского писателя Теренция (195/185–159 до н.э.).

В комедии эта фраза из разговора двух соседей:

Менедем: Неужто мало дела у тебя Хремет?

В чужое дело входишь!

Да тебя оно Совсем и не касается.

Хремет: Я - человек!

Не чуждо человеческое мне ничто (лат. Homo sum, humani nihil a me alienum puto).

Примечания

* «Самоистязатель» (Heauton Timorumenos, лат) является переделкой комедии греческого писателя Менандра

Примеры

Талеб Нассим Николас (рожд. 1960)

«Черный лебедь. Под знаком непредсказуемости» (2012 г.) - о философе Монтене:

"На стене его башни красовалось и высказывание латинского поэта Теренция: “Homo sum: humani nil a me alienum puto”. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо."

(1925 - 1991), (1933 - 2012)

"Понедельник начинается в субботу" (1965 г.), ист. 2 гл. 3: "А может и уступить, махнуть на всё рукой («Живём один раз», «Надо брать от жизни всё», «Ничто человеческое мне не чуждо »), и тогда ему остаётся одно: как можно скорее уходить из института."

(1844 - 1927)

Том 1 "Из записок судебного деятеля" (Издательство "Юридическая литература", Москва, 1966 г.): "Лямбль производил впечатление выдающегося человека и был таковым в действительности. Хозяин в своей части, он не был узким специалистом, а отзывался на всевозможные» духовные запросы человеческой природы. Любитель и знаток европейской литературы, тонкий ценитель искусства, он мог с полным правом сказать о себе «nihil humanum me alienum puto »"

(1860 - 1904)

" " (1886 г.) - слова человека, который недавно похоронил жену, сильно переживал, но вскоре стал развлекаться в женской компании: "Сию минуту-с! - говорит «суетный и фатоватый» человек, поправляя галстух. - Смешно, брат, и жаль, жаль и смешно, но что поделаешь? Homo sum (прим. Начало латинского изречения: Homo sum, humani nihil a me alienum puto (Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо).)... А все-таки хвалю природу-матушку за ее обмен веществ. Если бы у нас оставалось мучительное воспоминание о зубной боли да о тех страхах, которые приходится каждому из нас переживать, будь всё это вечно, скверно жилось бы тогда на свете нашему брату человеку!"

"Мои жены" (1885 г.): "Я не люблю женщин. Я рад бы вовсе не знаться с ними, но виноват ли я, что homo sum et humani nihil a me alienum puto? Кроме права выбора, над человеком тяготеет еще «закон необходимости»."

(1821 - 1881)

" " (1866 г.) ч. 4 гл. 1: "Да ведь предположите только, что и я человек есмь, et nihil humanum ... одним словом, что и я способен прельститься и полюбить (что уж, конечно, не по нашему велению творится), тогда всё самым естественным образом объясняется. Тут весь вопрос: изверг ли я или сам жертва? Ну а как жертва?"

Выражение “Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо”, является очень старым, ему более 2 тысяч лет. Впервые оно появилось за 162 года до Р.Х. Люди, которые любят читать античных классиков, могут найти его в комедии драматурга Публия Теренция Афра “Истязающий сам себя”. Цитата из комедии Теренция встречается в трудах Цицерона и Сенеки.

Большинство людей, которые употребляют это выражение, с творением античного автора не знакомы. Используя меткую фразу, они вряд ли представляют, как исказился ее смысл за два тысячелетия. Если что какая-то фраза была использована в трудах таких достойных мужей, как античные философы и драматурги, это не означает, что она сохранила мысли авторов.

Иеромонах Иов (Гумеров) подробно разбирает значение фразы “Homo sum, humani nihil a me alienum puto”, рассматривая смысл, заложенный Теренцием и Сенекой. Он также дает характеристику современному звучанию этого высказывания. По словам иеромонаха Иова, Теренций, изображая несчастного отца в комедии “Истязающий сам себя”, хотел сказать этой фразой, что каждый человек способен к сочувствию, он сопричастен к общечеловеческому горю и радости.

Когда Теренция цитирует Сенека в своих “Письмах к Луциллию”, то он говорит о том, что человек рожден для служения обществу, что каждый должен быть готовым прийти на помощь ближнему. Сенека говорит о равенстве и единстве всех людей. Таким образом, он не искажает смысл, заложенный в высказывание Теренцием.

Ранее эту фразу цитировал Марк Туллий Цицерон. Он вложил в нее немного другой смысл, потому что его речь касалась равноправия всех граждан. Однако благородное значение фраза все-таки сохранила. Тем не менее, смысл цитаты, хорошо понятный античным авторам, оказался искажен, когда Теренция начали цитировать европейцы в период Ренессанса.

Сегодня выражение “Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо” имеет несколько вульгарный смысл. Оно оправдывает все человеческие пороки и недостатки. С помощью этой фразы люди стремятся объяснить свое стремление к греху. Это очень удобно – прикрываться крылатым высказыванием, уклоняясь от тесного пути спасения в Боге.

Вместо того, чтобы соблюдать заповеди, можно оправдать свои страсти общечеловеческими стремлениями. Это лишь указывает на развращенность людей, которые потеряли ориентиры и потакают своим слабостям. Православный человек не может использовать эту фразу, потому что сегодня ее понимают в определенном вульгарном ключе.