Биография. Биография Писатель ф гладков повесть пьяное солнце

Гладков Федор Васильевич

9(21).6.1883, с. Чернавка, ныне Саратовской обл., - 20.12.1958, Москва

Русский советский писатель.

Родился в семье крестьян-старообрядцев. Окончил в Екатеринодаре (ныне Краснодар) городское училище, с 1902 учительствовал в Забайкалье. Начал печататься в 1900 (рассказ "К свету") в провинциальных газетах. В 1906 в Ейске участвовал в революционном социал-демократическом движении. Вскоре был арестован, сослан на три года в Верхоленский уезд. В 1914-17 учительствовал на Кубани. В период белогвардейской оккупации был в большевистском подполье. Добровольцем ушел в Красную Армию.

В 1920 редактировал газету "Красное Черноморье" (Новороссийск). В 1921 переехал в Москву. В 1923 вошел в литературную группу "Кузница". Ранние произведения Гладкова посвящены жизни рабочего люда, крестьянской бедноты, босяков. В 1908-09 написал повесть о политических ссыльных "Изгои" (опубликована 1922). В 1917 М. Горький, с которым Гладков переписывался с 1902, поместил в "Летописи" его рассказ "Единородный сын" ("Пучина"). В первые послереволюционные годы, обращаясь к острым современным темам, Гладков отдал дань формальному новаторству (рассказ "Огненный конь", 1923; пьесы "Бурелом", 1921, "Ватага", 1923).

Широкую известность приобрел роман Гладкова "Цемент" (1925), в котором передана героика трудовых подвигов рабочего класса, сила вдохновляющих идей Коммунистической партии, созданы образы коммунистов. Для романа характерны героизация событий, приподнятость стиля. Высоко оценил "Цемент" М. Горький, отметивший, что в этой книге "... впервые за время революции крепко взята и ярко освещена наиболее значительная тема современности - труд". При этом, однако, Горький критиковал язык книги - вычурный и засорЕнный диалектизмами (Собр. соч., т. 29, 1955, с. 438, см. также с. 439). Впоследствии автор вносил исправления в каждое новое издание романа.

В 1932 выходит сб. "Маленькая трилогия", куда вошли сатирические рассказы, написанные в 1926-30: "Головоногий человек", "Непорочный черт" и "Вдохновенный гусь".

Повести "Новая земля" (1930) и "Пьяное солнце" (1932) рассказывали о новых людях, о советской деревне. Значительным этапом в творчестве Гладкова был роман "Энергия" (1932-38), созданный на материале строительства Днепрогэса и др. строек первых советских пятилеток.

Гладков стремился показать энергию масс, увлеченных идеей социалистического созидания. Язык 1-й книги романа подвергся резкой критике в ст. М. Горького "О прозе" (см. там же, т. 26, 1953, с. 401-02), Гладков неоднократно перерабатывал роман и все же не считал его завершенным. В годы Великой Отечественной войны 1941-45 написаны рассказы о людях уральских оборонных заводов, повесть "Клятва" (1944) - о вдохновенном труде ленинградских рабочих, эвакуированных на Урал.

В послевоенные годы Гладков создал автобиографическую трилогию - "Повесть о детстве" (1949; Государственная премия СССР, 1950), "Вольница" (1950; Государственная премия СССР, 1951), "Лихая година" (1954), - в которой во многом продолжил горьковские традиции.

Глубокое знание народной жизни позволило писателю создать яркие образы крестьян и рабочих дореволюционной России, утвердить величие их труда, показать пробуждение народа. Язык автобиографических повестей богат, ясен, поэтичен, насыщен народными речениями. В последние годы Гладков работал над 4-й частью эпопеи - повестью "Мятежная юность" (не законченной), создал ряд литературных портретов писателей и общественных деятелей, выступал со статьями о литературе и языке (сборник "О литературе", 1955), с публицистическими статьями.

Награжден 2 орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями.

Фёдор Гладков родился 9 (21) июня 1883 года в селе Большая Чернавка (ныне Малосердобинского района Пензенской области) в семье крестьян-старообрядцев. Окончил Екатеринодарское городское училище. С 1902 года по 1903 год работал учителем в церковно-приходском училище (бывш. народная школа) в селе Ундинское Поселье в Забайкалье. В 1905 году переехал в Тифлис, включился в революционную деятельность, с 1906 года - член РСДРП. В 1906-1909 отбывал ссылку в Верхоленском уезде. С 1910 года жил на Кубани, был редактором городской газеты «Красное Черноморье» и организатором местной системы народного образования в Новороссийске. В 1921 года переселился в Москву, где в 1923 году вошёл в пролетарское писательское объединение «Кузница».

Производственные романы «Цемент» (1925) и «Энергия» (1933) выдвинули Гладкова в первый ряд официально признанных советских писателей.

Во время войны он был корреспондентом газет «Правда» и «Известия» на Урале.

В 1945-1948 годах - ректор Литинститута.

Депутат ВС РСФСР. Член правления СП СССР.

Сочинения

• «Цемент», 1925, существенно переработан в 1930 (о восстановлении промышленности в начале 1920-х);
• «Энергия», 1933 (о строительстве Днепрогэса);
• «Березовая роща», 1941.

Автобиографическая трилогия

• «Повесть о детстве», 1949
• «Вольница», 1950
• «Лихая година», 1954.

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени (1950) - за «Повесть о детстве» (1949)
• Сталинская премия первой степени (1951) - за повесть «Вольница» (1950)
• два ордена Ленина
• орден Трудового Красного Знамени

• Своим учителем, «воспитавшим его как писателя», Гладков считал Максима Горького.
• Существует точка зрения, согласно которой, образ главного героя романа «Цемент» Гладков писал с Льва Троцкого.
• Роман «Цемент» был переведён на все основные языки мира и издан в 52 странах.
• В 1994 году роман Гладкова «Цемент» был издан в серии книг «Европейская классика» в Иллинойсе (США) на английском языке (на сегодняшний день это последняя публикация книг Гладкова).
• Маяковский в своём стихотворении "Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому" так отозвался о "Цементе":

• Немецкий славист Вольфганг Казак утверждал, что Гладков - «писатель, десятилетиями выдвигавшийся по политическим причинам на передний план, но не талантливый».

Увековечение памяти

• Имя «Фёдор Гладков» носит трехпалубный теплоход, построенный в 1961 году в ГДР (порт приписки - Пермь).

Пензенская область

• Именем Ф. В. Гладкова были названы средняя школа и библиотека в его родном селе Чернавка (ныне они не сохранились).
• Имя Гладкова носит одна из улиц в г. Пензе (с 28 июня 1959 года).
• В 1983 году на границе Малосердобинского района Пензенской области был установлена стела с барельефом Гладкова (скульпторы - В. К. Цой и С. Н. Олешня).
• В Пензенском областном Литературном музее и Малосердобинском районном краеведческом музее действуют экспозиции, посвящённые Ф. В. Гладкову. В частности, в пензензенском литмузее есть мемориальные вещи писателя, его документы и книги из личной библиотеки.

Краснодарский край

• В Новороссийском историческом музее-заповеднике действует экспозиция, посвящённая Ф. В. Гладкову (мемориальная коллекция вещей, документов, фотографий; воссоздан интерьер рабочего кабинета и гостиной его московской квартиры, бюст Гладкова работы Е. В. Вучетича).
• В Новороссийске именем Ф. В. Гладкова названа одна из улиц.
• В Новороссийском музее «Цементная промышленность» с 1979 года открыта мемориальная квартира, где воссоздана обстановка, в которой Гладков проживал со своей семьёй в Новороссийске в 1919-1921 гг..

Фёдор Васильевич Гладко́в ( -) - русский советский писатель, классик социалистического реализма . Лауреат двух Сталинских премий ( , ). Член РКП(б) с 1920 года .

Биография

Фёдор Гладков родился 9 (21) июня 1883 года в селе Большая Чернавка (ныне Малосердобинского района Пензенской области) в семье крестьян-старообрядцев .

• В 1905 году переехал в Тифлис , включился в революционную деятельность, с 1906 года - член РСДРП . В 1906-1909 отбывал ссылку в Верхоленском уезде (село Манзурка).
• С 1910 года жил на Кубани , был редактором городской газеты «Красное Черноморье» и организатором местной системы народного образования в Новороссийске . В 1921 года переселился в Москву, где в 1923 году вошёл в пролетарское писательское объединение «Кузница» .
• Производственные романы «Цемент » (1925) и «Энергия » (1933) выдвинули Гладкова в первый ряд официально признанных советских писателей.
• Во время войны он был корреспондентом газет «Правда » и «Известия » на Урале , в 1943 - военный корреспондент "Известий".
• В 1945-1947 годах - ректор .

Источники

• Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. - М . : РИК «Культура», 1996. - XVIII, 491, с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8 .

Напишите отзыв о статье "Гладков, Фёдор Васильевич"

Ссылки

• Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров . - 3-е изд. - М . : Советская энциклопедия, 1969-1978.
• (видео), ГТРК «Пенза», 18.06.2008.
• , «Литературная газета», № 27, 2 июля 2008.

Примечания

Отрывок, характеризующий Гладков, Фёдор Васильевич

– Нет, Лазареву то какое счастье! 10 франков пожизненного пенсиона.
– Вот так шапка, ребята! – кричал преображенец, надевая мохнатую шапку француза.
– Чудо как хорошо, прелесть!
– Ты слышал отзыв? – сказал гвардейский офицер другому. Третьего дня было Napoleon, France, bravoure; [Наполеон, Франция, храбрость;] вчера Alexandre, Russie, grandeur; [Александр, Россия, величие;] один день наш государь дает отзыв, а другой день Наполеон. Завтра государь пошлет Георгия самому храброму из французских гвардейцев. Нельзя же! Должен ответить тем же.
Борис с своим товарищем Жилинским тоже пришел посмотреть на банкет преображенцев. Возвращаясь назад, Борис заметил Ростова, который стоял у угла дома.
– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.
– Наше дело исполнять свой долг, рубиться и не думать, вот и всё, – заключил он.
– И пить, – сказал один из офицеров, не желавший ссориться.
– Да, и пить, – подхватил Николай. – Эй ты! Еще бутылку! – крикнул он.

В 1808 году император Александр ездил в Эрфурт для нового свидания с императором Наполеоном, и в высшем Петербургском обществе много говорили о величии этого торжественного свидания.
В 1809 году близость двух властелинов мира, как называли Наполеона и Александра, дошла до того, что, когда Наполеон объявил в этом году войну Австрии, то русский корпус выступил за границу для содействия своему прежнему врагу Бонапарте против прежнего союзника, австрийского императора; до того, что в высшем свете говорили о возможности брака между Наполеоном и одной из сестер императора Александра. Но, кроме внешних политических соображений, в это время внимание русского общества с особенной живостью обращено было на внутренние преобразования, которые были производимы в это время во всех частях государственного управления.
Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.

Странной и своенравной была судьба многих писателей в прошлом. Одних с первых же шагов литературной деятельности сопровождали успехи, слава, других преследовало равнодушие или враждебное замалчивание, а то и травля. Одни быстро становились любимцами публики, о них неустанно шумела критика. Другие всю свою жизнь, несмотря на их упорный труд, оставались в тени, их отвергали, хотя и не отрицали их дарований.

Вспомним 80-е годы. Кто из писателей привлекал тогда особое внимание интеллигенции? Златовратский с его иконописными мужичками, с его утопическими общинными «устоями», Гл. Успенский с его поисками несуществующей благодетельной общины, вместо которой он находит дьявольский «купон», Короленко с его мягким и грустным лиризмом и, наконец, в годы крушения народнических идеалов - Надсон и Гаршин.

В эти годы и пришел в литературу, претерпев большие трудности, Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. Ему особенно «не везло» на этом пути: двери редакций больших журналов долго перед ним не открывались, хотя он настойчиво стучался в них. Его страшные повествования о кровавом пире чудовищного хищника - российского «желтого дьявола», который разрушал все старые устои, насаждал всюду свои порядки и с безумным разгулом разбойника грабил и обрекал на голод и вымирание массы трудового народа, - пугали народнических пророков и тогдашнюю интеллигенцию. Но капитализм, утверждая свое господство, опрокидывал всех народнических богов и втаптывал в грязь все их мечты и иллюзии. Это была грубая действительность, от которой нельзя уже было отмахнуться, однако фанатики от народничества все-таки упорно отрицали эту действительность и продолжали жить своими сентиментальными иллюзиями. Мамин-Сибиряк явился не ко времени, хотя и вовремя. Он не мог не явиться, потому что его выдвинула сама действительность, сама историческая необходимость. Беспощадная правда его потрясающих эпопей была неотразимой, но она противоречила «творимым легендам» Златовратских, Михайловских, Юзовых и целой плеяды группировавшихся около них благовестников народнических откровений. Гл. Успенский видел это капиталистическое страшилище - и не только в городе, но и в деревне. - и мы помним, как на него ополчился Златовратский с его паствой.

Даже после того как Мамин-Сибиряк пробил себе дорогу в литературу, критика старалась не замечать его. И только впоследствии беллетрист Альбов и критик Скабичевский вынуждены были признать бесспорное значение Мамина-Сибиряка как своеобразного художника, но рассматривали его творчество как творчество областного, преимущественно уральского бытописателя. Отдавая должное исключительному таланту писателя, литературовед Е. А. Соловьев-Андреевич и критик М. П. Неведомский не находили в его творчестве ничего жизнеутверждающего.

Буржуазная печать не уделяла Мамину-Сибиряку своего внимания. И это понятно: такой обличитель разбоя, злодеяний и безумного авантюризма капиталистов не мог вызвать сочувствия у либеральных торгашей.

Досадно, что советское литературоведение еще до сих пор не сказало о Мамине-Сибиряке своего авторитетного слова, что у нас нет еще о нем серьезных монографий. А между тем творчество Мамина-Сибиряка полностью принадлежит нам, и только наши литературоведы могут глубоко и всесторонне вскрыть и исследовать богатое наследие этого большого и проникновенного художника и помочь советскому читателю по справедливости оценить его величие. А ведь его значимость в литературе отметил еще в давние времена В. И. Ленин.

Мамин-Сибиряк родился и рос на Висимо-Шайтанском заводе в Нижне-Тагильском заводском районе. Это был один из многих старинных заводов, принадлежавших промышленной династии Демидовых. Уральские заводы славны были рабочими восстаниями против рабства, против свирепой эксплуатации труда, против крепостной зависимости. Знаменитое восстание крестьян Далматовского Успенского монастыря 1762–1764 годов, известное под названием «дубинщины», не прошло мимо крепостных рабочих уральских заводов. Уральские рабочие боролись в первых рядах войск Пугачева, захватывали заводы, сами управляли ими, лили пушки и делали ядра и оружие для восставших.

Волнения среди крепостных рабочих и крестьян происходили непрерывно начиная с XVIII века. После так называемого «освобождения крестьян» 1861 года волнения эти значительно усилились: царская «реформа» лишила крестьян земли, привела их к обнищанию и пролетаризации, а среди рабочих образовалась многочисленная армия безработных. На Урале капиталистическая эксплуатация приняла особые формы: «…самые непосредственные остатки дореформенных порядков, - писал В. И. Ленин в своей книге «Развитие капитализма в России», - сильное развитие отработков, прикрепление рабочих, низкая производительность труда, отсталость техники, низкая заработная плата, преобладание ручного производства, примитивная и хищнически-первобытная эксплуатация природных богатств края, монополии, стеснение конкуренции, замкнутость и оторванность от общего торгово-промышленного движения времени - такова общая картина Урала». Эти варварские полуфеодальные условия, в которых находилась уральская промышленность, существовали вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции.

В 90-х годах волнения и забастовки рабочих на уральских заводах значительно усилились и отличались уже более наступательным характером: рабочие предъявляли требования об увеличении заработной платы и нередко добивались победы. Но правильного, организованного руководства рабочим движением не было: возникший в середине 90-х годов «Уральский рабочий союз» был по существу аморфной организацией из народников и экономистов и, конечно, не мог быть авангардом рабочего класса. По словам В. И. Ленина, между террористами и экономистами «есть не случайная, а необходимая внутренняя связь… преклонение пред стихийностью…». И, конечно, этот беспочвенный союз прекратил свое существование. Революционная история организованного рабочего движения на Урале начинается только с создания искровского комитета партии в 1903 году.

Необузданный разбой, безумный авантюризм, сплошные кровавые оргии алчных охотников наживы, страшные эпидемии спекуляций, баснословные обогащения и катастрофические крахи и, с другой стороны, непрекращающийся мощный протест бесправных рабочих и крестьян - вот атмосфера, в которой рос будущий летописец Урала, певец его красот и грозный обвинитель капиталистических людоедов. В своих талантливых произведениях он разоблачает грязь и пошлость капиталистического мира, становится беспощадным судьей рабовладельцев и работорговцев и страстным защитником угнетенных и обездоленных тружеников.

С развитием капиталистического производства, писал Маркс в «Капитале», «общественное мнение Европы освободилось от последних остатков стыда и совести. Нации цинично хвастались всякой гнусностью, раз она являлась средством для накопления капитала». И дальше: «…ужасная и трудная экспроприация народной массы образует пролог истории капитала… Экспроприация непосредственных производителей производится с самым беспощадным вандализмом и под давлением самых подлых, самых грязных, самых мелочных и самых бешеных страстей».

Вот этих экспроприаторов народной массы, этих вандалов, пораженных бешенством самых подлых, грязных, преступных страстей, талантливо изображает в своих произведениях Мамин-Сибиряк.

В отличие от многих литераторов его времени Мамин-Сибиряк всегда был в самой гуще живой жизни. Может быть, рядом с ним стоял только Глеб Успенский. Он был самый страшный и грозный свидетель тех преступлений, злодейств и безумия русской буржуазии, которые с дьявольской дикостью проявлялись особенно на Урале.

Заводы при крепостном режиме владели огромными земельными пространствами и эксплуатировали труд сотен тысяч крестьян, прикрепленных к этим заводам. Это были своеобразные промышленные княжества, которым посессионное право обеспечивало даровой рабский труд. Владельцы этих промышленных латифундий, магнаты железа и золота, вроде Демидовых, Строгановых, были неограниченными монополистами. Жили они не на Урале, а в столице или жуировали за границей, заводы же со множеством рабов управлялись доверенными их лицами, которые, как воеводы, хозяйничали в этих грандиозных владениях. Заводчики платили копейки голодным людям и загребали сказочные прибыли.

Очень ярко и типично изображено это в таких романах, как «Горное гнездо», «Приваловские миллионы», «Три конца», «Золото». Никто до Мамина-Сибиряка не рисовал таких типических фигур, как грабители, авантюристы, наглые дельцы, готовые на всякие гнусные жестокости, на разбой, на обман, на интриги, чтобы захватить власть, богатство и деспотически распоряжаться целым краем. Вот львица, Раиса Павловна («Горное гнездо»), прозванная «царицей», жена главного управляющего, которая завладела магнатом Лаптевым и все забрала в свои руки; вот верный ее подручный - опричник, палач рабочих и крестьян - Родион Сахаров; вот Прейн - алчный разбойник, буквально истребляющий трудовое население ради личной наживы. Тут всё и все служат золотому дьяволу; все продажно: и честь, и совесть, и любовь, и жизнь. Один из раздавленных железной пятой капитала, Прозоров, плачет пьяными слезами и жалуется в отчаянии. «Господи, какое время, какие люди, какая глупость и какая безграничная подлость!.. Посмотрите, какой разврат царит на заводах, какая масса совершенно специфических преступлений, созданных специально заводской жизнью… Наука, святая наука и та пошла в кабалу к золотому тельцу!»

Биография

Гладков Федор Васильевич (1883 - 1958), прозаик. Родился 9 июня (21 н.с.) в селе Чернавка Саратовской губернии в крестьянской старообрядческой семье. Начальное образование получил в сельской школе, затем пришлось работать: был «мальчиком» в лавке, учеником в аптекарском магазине, наборщиком в типографии. Продолжил образование, поступив в Екатеринограде в училище, по окончании которого получил звание учителя начальной школы. С 1902 учительствовал в Забайкалье. В 1905 едет в Тифлис для поступления в учительский институт, сближается с революционерами и по заданию партии уезжает в Ейск. Вскоре последовали арест и ссылка на три года в Верхоленский уезд. После возвращения жил в Новороссийске. Ф. Гладков начал писать, учась в екатериноградском училище, когда был напечатан первый - «К свету». Его ранние произведения публиковались в провинциальных газетах. Более зрелым произведением была повесть «Изгои», о политических ссыльных, написанная в 1908 - 1909 (опубликована в 1922). В 1914 - 1917 Гладков учительствовал в прогимназии станицы Павловской на Кубани. С началом гражданской войны добровольцем уходит в Красную Армию. В 1920 назначается редактором новороссийской газеты «Красное Черноморье». В 1921 был переведен на работу в Москву. В 1920-е пишет ряд произведений: рассказ «Огненный конь», пьесы «Бурелом» и «Ватага», роман «Цемент», принесший автору известность, высоко оцененный М.Горьким. В 1923 Гладков входит в литературную группу «Кузница», появляются новые произведения писателя: рассказ «Кровью сердца» (1928), «Новая земля» (1930), сборник «Маленькая трилогия» (сатирические рассказы, 1932). С 1932 становится членом редколлегии журнала «Новый мир», в этот период создает свое значительное произведение роман «Энергия». Во время Великой Отечественной войны был корреспондентом газет «Правда» и «Известия», писал рассказы о людях уральских заводов, о ленинградских рабочих, эвакуированных на Урал, - повесть «Клятва» (1944). В 1945 - 1948 был директором Литературного института им. М.Горького. В послевоенные годы пишет автобиографическую трилогию - «Повесть о детстве» (1949), «Вольница» (1950), «Лихая година» (1954), заключительную часть автобиографической эпопеи - «Мятежная юность» - закончить не успел. Перу Ф. Гладкова принадлежат литературные портреты ряда писателей - Бажова, А. Серафимовича и др. - и общественных деятелей - М. Калинина, И. Скворцова-Степанова и др. Умер Ф. Гладков в Москве 20 декабря 1958 года.

Фёдор Васильевич Гладков родился в селе Чернавка, что в Саратовской губернии, 9 июня 1883 года в старообрядческой семье крестьян. Начальное образование он получал в сельской школе и вместе с тем работал: то помогал в лавке, то был помощником в аптеке, также немного поработал в типографии.

Затем он поступил в Екатериноградское городское училище, успешно окончив которое, получил возможность работать в начальной школе. По воле судьбы, с 1902 года работать ему пришлось в Забайкалье, в церковно-приходской школе. Спустя три года он перебирается в Тифлис, где планировал поступить в учительский институт, но успевает сблизиться с революционерами, за что и был арестован. Ссылку он отбывал три года с 1906 по 1909 годы в Верхоленском уезде. В годы Первой мировой войны Фёдор Васильевич учительствует на Кубани, но уже гражданскую войну он встречает в рядах Красной армии. В 1920 году Гладкова назначают главным редактором газеты «Красное Черноморье», правда, не надолго. Через год его переводят на работу в Москву. В середине 30-х годов он создаёт своё самое значительное произведение, роман «Энергия».

В годы Второй мировой войны он находится на Урале и работает корреспондентом в газетах «Правда» и «Известия». Уже после войны назначен на должность директора Литературного института им.Горького. Работал там также недолго, всего три года (1945-1948гг), после чего занялся написанием автобиографии, которая по задумке Фёдора Васильевича должна была состоять из четырёх повестей. Заключительную часть он так и не успел дописать.